Облюбовав себе маленький, несколько удаленный столик в темноватом углу, Конан опустился на скрипевший под его тяжестью стул и спросил пива. И внимательно огляделся вокруг, утоляя жажду неторопливыми глотками. Совсем рядом с ним, сцепившись в борьбе, два пьяных копейщика катались по полу под визг и хихиканье женщин. Напряженные мускулы перекатывались под смуглой кожей, лоснившейся от пота. За соседним столом шла игра в кости: сверкающие монеты и драгоценные камни путешествовали от владельца к владельцу по грубо оструганной, залитой вином столешнице… Конан почувствовал себя в привычной обстановке и немного расслабился. Нервы у него были крепкие, но, проведя весь день начеку, в самом логове неприятеля, поневоле устанешь…
— Эй, олух, ты что там заскучал? Как насчет выпить?..
Прямо к Конану, опрокидывая стулья, сквозь толпу пробирался великан воин — вслед ему сыпались проклятия и отборная ругань. Он плюхнулся на свободное место за столиком киммерийца. Его позолоченная кольчуга и шелковый кушак были заляпаны вином из чаши, которую он сжимал в кулаке. Во взгляде бродил воинственный хмель.
Глаза Конана сузились… Воин был облачен в алый плащ и белый тюрбан Императорского Стража. На тюрбане красовалось павлинье перо — отличительный знак капитана этих отборнейших войск. Без сомнения, он принадлежал к тому самому отряду, что разгромил зуагиров и пленил Юн Аллала. Быть может, даже командовал этим отрядом. Поистине боги послали Конану удачу; оставалось ею воспользоваться.
Киммериец наклонился вперед, изображая притворное дружелюбие и в то же время стараясь держать лицо в тени:
— Ты прав, приятель, скучноватое местечко. Правда, я заглянул только так, горло промочить… — И он дружески ткнул солдата в плечо кулаком. — Вообще-то говоря, я держу путь в дом наслаждений: девушки там столь прекрасны, что, пожалуй, поспорят с куртизанками Шадизара…
Икнув, капитан тряхнул головой и не без усилия проморгался.
— Д-девушки?.. Отличная мысль… А ты сам-то откуда?
— Я — Хотеп из Кеми, телохранитель купца Зебы. Нет, правда, пошли вместе! Одно посещение этого дома — и тебе хватит впечатлений на месяц.
Обманщик из Конана был неуклюжий; его притворство наверняка вызвало бы подозрение у проницательного или хотя бы просто трезвого человека. Но в сознании хмельного туранца бодрствовали лишь самые низменные инстинкты. Похоть вмиг овладела им, он тяжело задышал и, громко рыгнув, оперся о стол.
— Ну так веди меня туда п-поскорее… Я так долго странствовал в проклятущей пустыне и не видел ни юбки…
— Так ты случаем не из того отряда, что устроил зуагирам засаду?
— Из отряда! Ха-ха! Да я им командовал!
— Что ж, поздравляю с удачей…
— О, это была отличная схватка… Беда только, единственной бабой во всем караване была благородная йедка Занара, да покроют боги мерзкими чирьями тело этой высокомерной!
— Как, она не пожелала тебя?
— Хуже, друг, хуже… Она влепила мне затрещину, когда я вошел к ней в шатер и попытался ее поцеловать!
— Какая наглость, — посочувствовал Конан.
— И это еще не все. Поверишь ли, она пригрозила, что с меня живьем сдерут кожу на главной площади Аграпура, если я от нее не отстану! Сдерут кожу — с меня, Ардашира из Акифа! Так ведь и сказала: если я не отстану. Это же надо быть евнухом, чтобы один раз взглянуть на нее и не возжелать…
— Стыд и срам, — сказал Конан, — терпеть такое от женщин.
— Ладно, хватит об этом… веди меня скорее в дом наслаждений, стигиец! Я хочу развеяться и позабыть…
Пошатываясь, туранец поднялся и начал проталкивался сквозь толпу к выходу. Конан последовал за ним на улицу. После духоты, царившей в таверне, прохладный ночной воздух умывал лицо, точно влажное полотенце. Похоже, он отрезвляюще подействовал на капитана: тот начал с проснувшимся любопытством вглядываться в наполовину закутанное лицо своего спутника, молча шагавшего рядом.
— Постой-ка, приятель! — заявил он неожиданно. — Куда, собственно, ты меня тащишь? Я хорошо знаю форт Ваклу, но что-то не слыхал о доме с волшебными девушками, который ты так расписывал! Где он находится? А ну, сними-ка платок…
Ему пришлось умолкнуть на полуслове, ибо могучая рука стиснула его горло. В своем отряде Ардашир по праву считался сильнейшим, но человек, захвативший его врасплох, был силен попросту невообразимо. Ардашир бился в его тисках, беспомощный, как младенец. Он отчаянно пытался глотнуть воздуха, тщетно силясь разжать пальцы, сдавившие шею. Между тем киммериец, не тратя зря времени, затащил пленника в темный переулок и, когда Ардашир, теряя сознание, перестал сопротивляться, живо связал ему руки его же собственным кушаком. Потом Ардашир почувствовал, что его переворачивают на спину, и увидел над собой горящие голубые глаза.
— Ты хотел знать мое имя, — с ужасным акцентом прошипел киммериец по-гиркански. — Слышал ли ты, туранский пес, о Конане, которого зуагиры прозвали Йамад аль-Афта? О Конане, вожде казаков и пиратов моря Вилайет?
Из помятого горла Ардашира вырвался хриплый звук.
— Я вернулся с Запада, — продолжал Конан. — Я буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Ты расскажешь мне все, что знаешь, или я выжгу тебе глаза и сниму кожу с твоих ступней…
Ардашир был закаленным и мужественным человеком, но в этот миг ужас буквально парализовал его. Смелость ни разу еще не изменяла ему в сражениях против обычных врагов, будь то отряды зуагиров, кшатрийские легионы Вендии или войска западных стран, куда случалось вторгаться воинам короля Ездигерда. Но гигант варвар, стоявший над ним с кинжалом наготове, внушал Ардаширу, как и всякому туранцу, суеверный ужас. Рассказчики, повествовавшие у походных костров о деяниях киммерийца, приписывали ему волшебную силу; дошло до того, что само имя его произносили с опаской, точно имя какого-нибудь мифического людоеда…
Кроме того, Ардашир знал, что угрозы Конана — не пустые слова. Все слышанное об этом человеке свидетельствовало: он без зазрения совести учинит над ним самую зверскую пытку, чтобы добиться своего. И тем не менее, вовсе не страх пытки развязал Ардаширу язык: перед ним в самом деле был Конан, и храброму капитану этого оказалось довольно.
Легонько покалывая его время от времени кинжалом, Конан выведал все, что хотел. Обычный гарнизон, состоявший из двенадцати сотен конников, был расквартирован в казармах у главных ворот, сотня же Императорских Стражей была временно расселена по всему городу. Пленный вождь зуагиров сидел на цепи в подземной тюрьме под башней правителя, в которой, кстати, гостила теперь высокородная Занара. А вот сколько было стражников при воротах — этого Ардашир, к сожалению, не знал.
Быстрый взгляд, брошенный на луну, сказал Конану, что близилась полночь. Следовало поспешать. Он проверил надежность пут пленника и затолкал ему в рот кляп, сделанный из его же тюрбана. Потом оттащил Ардашира поглубже в темноту переулка и оставил там корчиться и злобно вращать глазами в бесплодных попытках освободиться.
«Я делаюсь мягкосердечен, — подумалось Конану. — Было же время, когда, расспросив подлеца, я бы без раздумий перерезал ему глотку. Ладно, пускай о нем позаботятся мои зуагиры, которые его рано или поздно найдут…»
В роскошном покое на втором этаже дворца правителя отдыхала на шелковом диване Занара, благородная йедка из Майпура. Возле дивана на толстом ковре стоял низенький столик и на нем ваза с фруктами. Лениво жуя, Занара поглядывала на мужчину, сидевшего против нее. Облегающие полупрозрачные одеяния едва прикрывали ее соблазнительное тело… впрочем, мужчине было не до того.
Он был маленького роста, кривоногий, с кожей цвета ила и плоским морщинистым лицом, похожим на обезьянье. Он был облачен в шкуры и кожу, лицо украшали красно-черные полосы и круги, грязные черные волосы были заплетены в косы, а на шее висело ожерелье из человеческих зубов. От него разило мокрыми
