чистенькая, восторженная Мадлен с быстрыми глазками. Боже мой! Уж не перехитрила ли я сама себя?
Я старательно — насколько позволял шов и бинты — обтерла свое тело влажным полотенцем. О душе пока нет и речи! Умылась, кончиками пальцев вбила крем в круги под глазами, сожалея, что не могу пользоваться духами, пока кормлю. Расчесала волосы. Накрасить ресницы и губы? Нет, это будет слишком беспомощно и глупо… Но вот небольшие серьги все же достаточно уместны. И однотонный шелковый палантин на плечи. Он закроет хотя бы часть моих телес и этих африканских рисунков на халате.
Девчушки мирно спали, а мой сын и ночная няня сидели возле пеленального столика и увлеченно шептались. При этом Мадлен что-то чертила на бумаге.
— Привет, — тихо сказала я. — Как дела?
Мадлен обернулась и с улыбкой покивала. Улыбка была совсем как у стеснительной девочки- подростка.
— Мам! — Селестен поднял на меня радостные глаза. — Мадлен учит меня нотам! Представляешь, она виолончелистка! А я, — сын ударил себя в грудь, — я впервые все понимаю! Купишь мне гитару? Вы давно с папой обещали.
— Мадемуазель Сэз разрешила тебе называть себя по имени?
— Мадам Сарди, вы тоже зовите меня Мадлен. Или просто Мадо. Мне так привычнее.
Я судорожно сглотнула.
— Мы, музыканты, все по именам, — с той же детской улыбкой добавила она. — А у вашего сына — определенные способности.
— Ма, — хмыкнул Селестен. — Мадо считает, что у девчонок тоже. Знаешь, мам, пока ты спала, Диди захныкала, и Жюльет вслед за ней. А Мадо тихонечко начала напевать. Жюльет с открытым ротиком так и застыла. И Диди — все тише, тише. Просто удивительно, мам! Такие маленькие, а слушают.
— Наш папа тоже им пел, но…
— Ваш муж поет? — заинтересовалась Мадлен.
— Ну ты и сравнила, мам, — встрял сын. — У меня у самого волосы дыбом от его вокала.
Я старательно изобразила безмятежную улыбку.
— Да, мадемуазель Сэз…
— Мадо, — поправила она. — Просто Мадо.
— …поет. Колыбельную. Но ни слуха, ни голоса!
— Так не бывает, — серьезно произнесла она. — Голос есть у всех. Это слух и способность интонировать встречаются реже.
— Интонировать? — переспросил мой сын.
— Воспроизводить мелодию, — объяснила Мадлен. — Например, пропеть то, что услышал. Но этому можно научить, если есть слух.
— А меня научите?
Прежде чем ответить, Мадо взглянула на меня, потом на него.
— Конечно, было бы желание.
— Прямо сейчас, Селестен? — спросила я, потому что мне показалось, что взглянула она на меня гордо. Неужели я переоценила свои силы?
— Ты что, мам? Если я сейчас запою, девчонки проснутся, я по части пения — весь в папу.
— Фамильная черта. К тому же оба не выносят классическую музыку, — иронично произнесла я, мельком взглянув на Мадлен.
— Правда? — откровенно расстроилась она и с надеждой спросила: — А вы? Вы любите музыку?
— Еще как! — опередил меня Селестен. — Наша мама — фанатка этого, как его? Который на воде, с дудками…
— Сынок, не дудки, а валторны, — поправила я. Мне вдруг стало неловко перед Мадлен. — Ты же много раз слушал со мной эту вещь. Неужели так и не запомнил имя автора?
— Похоже, речь идет о Генделе? — понимающе улыбнулась мне Мадлен. — «Музыка на воде»?
— Гендель, Гендель! — обрадовался Селестен. — Только я все время путаю его с Мендельсоном!
— Замечательно, — констатировала Мадлен и, чтобы не рассмеяться в голос, прикрыла ладонью рот. Ладонь была большая, с крупными сильными пальцами, пожалуй, даже непропорционально большая для такой хлипкой женщины. И изуродованный мизинец на левой руке…
— Конечно, замечательно, — согласилась я. — Но это еще что! Наш папа умудряется перепутать Орфея с Морфеем. Имена похожи, не правда ли, мадемуазель Сэз?
— Просто Мадлен, — поправила она. — А лучше — Мадо.
— Правда, мам, — сказал Селестен. — Не выпендривайся. Человек же тебя просит.
— Мне неудобно.
Наверное, забывшись, мы стали разговаривать слишком громко. Девчонки проснулись. Первой, естественно, заявила о себе Эдит. Через мгновение подхватили остальные. Селестен укоризненно посмотрел на меня.
— Все равно пора кормить, — сказала я.
— Да, — подтвердила Мадо, — крошка Диди очень пунктуальная. — И тихо начала напевать что-то под нос. Причем запела она вовсе не высоким голосом, как можно было предположить исходя из ее щуплой конституции, а, напротив, теплым, бархатистым контральто.
— Пунктуальная, как наш папа. — Я достала Диди из кроватки. — Тише, моя маленькая. Сейчас, сейчас дам тебе молочка.
И вдруг растерялась. Вчера ночью я без всякого стеснения кормила грудью при сыне, а сейчас, в присутствии поющей Мадлен, не могла решиться на это.
Тем временем ни на мгновение не прекращая петь, Мадо уже успела деловито вставить бутылочки в нагревательные стаканы и своим контральто, словно по волшебству, утихомирить тройные вопли. Мои девчонки лишь чмокали губками и пускали пузыри.
— Может быть, начать кормежку с других? Это чудо: они голодные, но все молчат! Как вы думаете, Мадо?
— Бутылочки уже теплые. Как хотите, мадам Сарди, — быстро проговорила она и опять тихо запела в полной тишине.
— Просто Полин, — сказала я. — Как это у вас получается, Мадо?
Не прекращая петь, она пожала плечами и лишь улыбнулась своей детской улыбкой, мол, что тут особенного?
— Наша Мадо — волшебница, мам, — гордо сказал Селестен, как если бы это именно он научил ее волшебству, и пристально посмотрел на мои пальцы, которые до сих пор не решились расстегнуть пуговицы на груди. — Я пойду, мам, почитаю. Зови, если что.
И ушел под тихое пение Мадлен, осторожно закрыв за собой дверь.
Я начала кормить крошку Диди, прислушиваясь к пению. Что-то очень знакомое и вовсе не похожее на обычную колыбельную. Что-то из классики… Ну конечно!
— «Ночная серенада»! Моцарт!
Мадо радостно кивнула. На ее коленях в ожидании кормежки смирно и как-то осознанно лежали Мадлен и Жюльет.
— Невероятно! Вы помните наизусть всю пьесу!
— Ах, пустяки, Полин! Дело техники. — И опять «Ночная серенада» в оригинальном исполнении.
— У вас замечательный голос! Вы могли бы петь в опере!
— Потом, Полин. — Она виновато улыбнулась, словно я не понимала чего-то главного, а она понимала, но не могла объяснить мне, потому что до меня не дойдет все равно. — Поговорим потом. Кормите. — Пение возобновилось.
— Диди, достаточно.
Я протянула руку за бутылочкой и ловко подменила ею свой сосок. Малышка даже не вякнула. Или она уже стала на день старше?
— Зря мы отпустили Селестена. Он бы докормил Диди из соски.
— Нет, не зря. Он стесняется. — Мадо показала глазами на мою грудь. — Это очень мило для его возраста. Я докормлю. Кого вам подать следующей?
