другому.
— Дождь, искрящийся асфальт, пьянящий воздух?..
— Не надо, Беа. Теперь я прошу тебя. Не надо. Двадцать первый этаж, двадцать второй, двадцать третий…
— Ревнуешь к Алексу?
Двадцать четвертый, двадцать пятый…
— Хм-м… Может быть. Тебя Лала вывела на Дюваля?
Домашнее имя сестры, два слога — Ла-ла — как два кончика оборванной трикотажной нити. Потянули вязку посильнее — и петля за петлей поползла цепочка. Лала, Люк, Рене, мать Гастона, наши родители… Или цепная реакция, как сказал бедолага психоаналитик… «Рад вас видеть, мадам Шанте!» — это тоже, кстати, сказал он. Кларис наверняка пожаловалась ему, что у ее мужа, который жалеет верной старухе Клементине лишний су, очередная корыстолюбивая любовница. Психоаналитик Жак уложит Кларис на кушетку, выслушает, посоветует… Что может посоветовать моей сестре бедолага Жак? Да не такой уж он и бедолага — к нему вернулась жена. Из-за радуги. Из-за моей, между прочим, радуги! Конечно, кому все, а кому… Даже дискета лезет в компьютер не тем боком!
— Кларис? — Полное имя сестры звучало безопаснее.
— Нет. А разве она его тоже знает?
Лифт остановился. Гастон почесал нос, как бы помогая себе не чихнуть, поправил ноутбук под мышкой.
— Ладно. Все потом. Мы приехали. — Он нажал на литую ручку вычурно-решетчатой двери лифта. — Выходи. Как же я ненавижу эти идиотские стилизации в современных зданиях!
Через несколько шагов по коридору Гастон уверенно распахнул передо мной не менее вычурную, но теперь уже филенчатую дверь а-ля ретро, лишенную каких-либо опознавательных знаков, за исключением разве что металлических цифр номера, как в гостинице.
Я закашлялась, не успев даже переступить порог офиса. Офис как офис: столы, стулья, жалюзи, подвесной потолок, на полу — изобилие шнуров от техники, только местная атмосфера — из никотина на сто процентов. Впрочем, какие-то остатки воздуха здесь все же присутствовали, иначе дальнейший процесс горения тире курения был бы невозможен. А так одна сигарета уверенно дымилась поверх переполненной окурками пепельницы на окне, вторая — в пепельнице на столе, а третья — во рту Алекса, то бишь моего патрона. Он метался по офису и руководил процессом посредством мобильника. При нашем появлении Алекс вытащил сигарету изо рта, но руководить процессом не прекратил, лишь дополнительно округлил глаза.
— Здорово, Дюваль. — Гастон за руку подволок меня к столу Алекса, пододвинул мне стул. — Садись, Беа. — И по-свойски расположился на соседнем.
Алекс продолжал распекать и давать указания. Все сигареты надсадно дымили. Я села на стул, но мне хотелось только одного — убежать отсюда как можно быстрее, потому что дышать — просто физически, без всяких иных метафорических смыслов — мне здесь просто-напросто было нечем.
— Банк-то спалить не боишься? — Гастон поместил ноутбук на край стола хозяина офиса. — Или это входит в твои планы, старина? Содрать с них подороже за ремонт после пожара?
В отличие от меня Гастон чувствовал себя здесь вполне комфортно, прямо как на высокогорном курорте. Стараясь не дышать, я полезла в сумку за проводами. Алекс уселся за свой стол, инфернально глядя на меня, затянулся, выпустил из носа облако дыма и в который раз напомнил некоему Ксавье о его обязанностях как бригадира, о сроках сдачи объекта и почему-то о налогах на вывоз мусора.
— Говорят, в гору пошел мой однокашник. Заказ теперь берет аж у самого Маршана! А так, чтоб заборчик какой покрасить или там крышу над баром подлатать, это уж ему и не заикайся! — упражнялся в остроумии муж сестры. — И ведь за работу-то берет сущие гроши! На десять, да что там на десять, аж на восемнадцать целых и шесть десятых процентиков любых конкурентов за пояс заткнет! Особняк по цене курятника! Плачьте и дрожите, подрядчики! Стреляйтесь, будущие банкроты, прыгайте из окон! Дюваль идет!
— Заткнись, Гастон!.. — не выдержала я и тут же закашлялась с новой силой, опять хлебнув здешнего эфира.
— Извини, Беа. — Он вскочил, настежь распахнул, ломая забренчавшие жалюзи, окно и перенес меня к нему вместе со стулом. Сумка и компьютерные аксессуары с моих колен упали на пол. — Хоть бы кондиционер себе нормальный завел, дружок! — От темного неба в помещение потекла благодатная прохлада; крупные капли дождя громко и ободряюще застучали по металлическому откосу. — Свою же сотрудницу уморишь, старина.
— Я тебе не дружок и не старина! — вдруг взорвался Алекс, только сейчас наконец прекратив телефонировать и водрузив непогашенную сигарету на кучу окурков. — Что ты тут раскомандовался у меня?! Откуда ты взялся? Кто тебя звал?
— Успокойтесь, господа, — сказала я. — Мне уже лучше. Но вообще-то я не понимаю, что здесь происходит?
— Ты не понимаешь? — Голос Алекса дрожал, глаза метали молнии. — Ты сама его привела — и ты не понимаешь?
— Подожди, Дюваль. Я сейчас все объясню. Мадемуазель Тиба ни при чем.
— Неужели? Почему же она отрекомендовала тебя охране как шофера? Знала же, что я больше не желаю знаться с тобой! Видеть тебя не желаю!
— Ладно, не кипятись. Что было, то прошло.
— Что прошло, господа? Объясните вы мне или нет?
— Извини, Беа. Мне казалось, что ты и так все знаешь. Разве Кларис никогда не рассказывала тебе?
— Н-нет…
— Зачем ты опять все валишь на Кларис, Шанте? — Алекс пытался снова закурить, но зажигалка не повиновалась.
— При чем здесь моя сестра?
— Сестра? — Алекс резко взглянул на меня и чуть не обжег себе пальцы.
— Ты эти-то затуши, дружок. — Гастон показал глазами на сигареты во всех пепельницах и мягко, как заботливый папаша, отобрал зажигалку из рук неожиданно обмякшего Алекса. — Не надо больше травить мадемуазель Тиба.
— Я все понял, вы все сговорились против меня…
— Алекс!
— Не плети глупостей, Дюваль. — Гастон поморщился. — Успокойся. Давай говорить серьезно. У меня к тебе деловое предложение.
— У тебя? Да ты просто завидуешь моему успеху!
— Ты считаешь, что достиг успеха? Да ты ездишь все на том же драндулете, как ездил в студенческие годы! Я за это время сменил четыре машины! А твой дешевый «роллекс»? У меня давно «шанхаузен интернешнл»!
— Да пошел ты! Папенькин сынок! Захапал все готовое! Я всего добился сам!
— А как ты одет? Пиджачишко с прошлогодней распродажи и неизменные «гаучо»! Ты, как загнанный, сам носишься по объектам, как они еще не развалились за столько лет? Я их сразу узнал, и твой занюханный «рено» тоже!
— Господа! Успокойтесь! Это смешно, честное слово!
— Честное слово? — передразнил меня Алекс. — Какое честное слово может быть у такой, как ты? Ты все время врала мне про какого-то свояка-адвоката! А он не адвокат! Он… Он… Он твой любовник!
Я все так же сидела возле раскрытого окна, но воздух вдруг куда-то медленно начал уплывать, а лебеди по-гусиному закричали: «Ноги! Ноги! Гы-га-ги!», и цепная карусель с лязгом и звоном закружилась в черной пустоте как бешеная…
— Ты в своем уме, Дюваль? — Где-то за пределами пустоты существовал размеренный голос Гастона. — Я женат на ее сестре! Как ты только мог такое подумать?!
— С тебя станется!
