Элиас Портолу

сказал.

— Я вам скажу… сегодня вечером… Не думайте обо мне плохо, дядюшка мой Мартину! — вымолвил, наконец, Элиас и поднял глаза. — Я полагаюсь больше на вас, чем на моего отца.

Дядюшка Мартину опять промолчал, даже бровью не шевельнул в ответ и не улыбнулся; он лишь хлопнул его по плечу и весь день следовал за ним, не отставая ни на шаг, словно тень.

Обед выдался на редкость веселым и шумным. Дядюшка Портолу объявил дядюшке Мартину, что Магдалина и Пьетро вскоре поженятся, как только уберут пшеницу, но старик не изъявил особого восторга по поводу этой новости.

Женщины и Пьетро уехали ближе к вечеру; Магдалина казалась веселой, она шутила и смеялась, беспрестанно улыбалась Пьетро и более не замечала Элиаса. Но сам он не обманывался этой показной веселостью отчасти и потому, что был человеком самолюбивым.

«Она, должно быть, считает меня глупцом, — думал он. — Ладно, пусть так, но если бы она знала!.. если бы только знала!..»

Временами ему казалось, что сердце его непременно разорвется, и отчаянно хотелось разреветься, завопить, колотить себя кулаками по лбу.

Подвода тем временем удалялась, и корсеты женщин, казавшиеся на расстоянии кроваво-красными пятнами, и черно-белая фигура Пьетро постепенно растворялись в зелени горизонта, в румяной дали заката. Прощай, прощай! Польше ему никогда не доведется ее увидать вот такой, свободной и влюбленной, в уединении пастбища, трепещущей от любви рядом с ним, как в то весеннее утро. Все было кончено.

Подвода наконец исчезла из глаз, и для Элиаса все вокруг погрузилось в тишину, все провалилось в какую-то пустоту. Но когда он обернулся, чтобы отправиться назад в хижину, он увидал поджидавшего его дядюшку Мартину.

— Ну, я пошел, — сказал ему старик. — Ты не проводишь меня, Элиас?

— Конечно, провожу.

Они пошли. Солнце уже село, и леса и дали молчали под небом, целиком залитым густым розовым, почти лиловым цветом; все: пастбище, блестящая листва зарослей, неподвижная трава, камни и вода — отражали этот теплый сияющий блеск цвета розового пиона; вокруг царила дышавшая умиротворением тишина, как в храме с зажженными свечами. Дядюшка Мартину и Элиас пересекли в молчании все пастбище и устроились на изгороди, серьезные и важные.

Элиасу было грустно, он не знал, как начать, и упорно разглядывал свои руки. Дядюшка Мартину понял, что творилось в душе его молодого друга, и попытался ему помочь.

— Элиас Портолу, — молвил он торжественно, — я знаю, что ты мне хочешь сказать. Магдалина влюблена в тебя.

— Тише! — испуганно вскрикнул Элиас, схватив его за руку. — И у малой травинки есть уши, — тут же добавил он, чтобы извинить свое волнение.

— Да, — отвечал степенно сильван, — действительно, у всякой травинки, у всякого дерева, у всякого камня есть уши. Но и что же из того? То, что я тебе уже сказал и что еще скажу, пусть кто угодно слышит, начиная с Господа на небесах и кончая самым жалким червем. Мария Магдалина любит тебя, и ты ее любишь; так соединитесь в Господе, ибо он создал вас друг для друга.

Элиас ушам своим не верил; он помнил свой разговор с преподобным Поркедду, советы и наставления, что тот ему дал в незабываемую ночь Святого Франциска. Так кого же слушать?

— Она — невеста моего брата, дядюшка Мартину!

— Ну и что из того? Разве она его любит? Нет. Следовательно, она ему не принадлежит и не будет принадлежать по законам Господа. Брак по любви угоден Богу, брак по расчету угоден дьяволу. Спасайся сам, Элиас Портолу, и спаси голубицу, как ее зовет твой отец. Мария Магдалина согласилась выйти замуж за Пьетро, потому что ей его навязали, потому что у него есть пшеница, потому что у него ячмень, бобы, дом, быки, земли. Это дело рук дьявола. Бог же рассудил иначе. Благодаря ему ты вернулся, встретился с девушкой; вы полюбили друг друга с первого взгляда, хотя знали, что, в силу людских предрассудков, вам не следует даже смотреть друг на друга. Разве в этом не проявилась некая высшая сила, указующая человеку его путь? Разве это не перст Божий? Поразмысли хорошенько, Элиас! Тебе это, приходило когда-нибудь в голову?

— Все это так. Но Пьетро все-таки мой брат!

— Все мы друг другу братья, Элиас. Пьетро не дурак, он понимает что к чему. Ступай к нему и скажи: «Брат мой, я люблю твою невесту, и она меня любит. Как ты думаешь поступить? Захочешь ли ты обречь на страдания своего брата и другое, невинное создание?»

При одной лишь мысли, что ему следует объясниться с братом, Элиаса бросило в жар и он замотал головою удрученно и испуганно:

— Никогда! Никогда! Да Пьетро просто убьет меня, дядюшка Мартину!

— По-моему, ты струсил.

— А если бы и так? Я не смерти боюсь, но ведь позор падет и на Магдалину, и на Пьетро, и на всю мою семью. Но не только это меня убивает. Ведь я люблю брата, и даже если он смирится со своей участью, я не хочу, чтобы из-за меня он был несчастлив.

— Пьетро легче будет примириться со своей участью, чем тебе — у него совсем другой характер. Я понимаю твои добрые чувства, Элиас, но совсем их не разделяю. А о последствиях ты подумал? Магдалина по уши в тебя влюблена: я прочел это у нее в глазах. Если ты промолчишь, она выйдет замуж за Пьетро, поселится у тебя в доме, и в конце концов вы сами впадете в грех, ибо по натуре своей человек слаб. Ты слышишь, Элиас? Об этом ты задумывался? Ты одолеешь искушение сегодня, одолеешь его завтра, но послезавтра оно одолеет тебя, ибо не из камня же в конце концов мы все созданы? Ты об этом задумывался, Элиас Портолу?

— Это так, так! — откликнулся Элиас; в глазах его застыл ужас.

Они замолчали; вокруг них царила глубокая, беспредельная тишина; сумерки спускались на леса, румяное небо постепенно лиловело. И тут Элиас ощутил великое, неизъяснимое умиротворение, подступившее к самому сердцу.

— Я, — промолвил он изменившимся голосом, — я уйду из дома.

— Женишься что ли? Как бы хуже не было!

— Нет, не женюсь.

— Так как же ты поступишь?

— Я стану священником. Вас это удивляет, дядюшка Мартину?

— Меня вообще ничего не удивляет.

— Так что же вы мне посоветуете? Я рассказывал вам, как вы мне приснились в первый вечер по возвращении, и во сне вы мне посоветовали стать священником.

— Одно дело сон, и совсем другое — реальная жизнь, Элиас Портолу. Если в тебе есть призвание, я не стану тебя отговаривать, но даже это тебя не спасет. Мы все люди, сынок, сердца у нас не из камня, вдумайся в это!

— Так что же вы мне советуете?

— Совет я тебе уже дал. Отправляйся домой, переговори с братом.

— Никогда!.. Никогда!., да еще с ним!

— Тогда переговори с матерью. Она святая женщина, твоя мать, она прольет бальзам на все твои раны.

— Быть по сему, отправлюсь-таки я домой! — воскликнул Элиас с неожиданным подъемом.

Он наконец отважился, и в глазах его блеснула радость. Элиас поднялся, сделал несколько шагов; ему хотелось прямо сейчас, немедленно отправиться домой, разом освободиться от угнетавшего его кошмара; все ему казалось легким, все — решенным; на какой-то миг он даже испытал прилив такого счастья, как никогда ранее.

— Решено, не теряй понапрасну время, — молвил дядюшка Мартину. — Завтра же и отправляйся, переговори с матерью, отбрось щепетильность и предрассудки. Я жду тебя завтра здесь в это же время; расскажешь, что ты сделал.

— Я обернусь задень, дядюшка Мартину. Доброй ночи и спасибо, дядюшка Мартину!

— Доброй ночи, Элиас Портолу!