Трое в лодке (не считая собаки)

И я рассказал ему, каким образом все обнаружил.

Тогда он раздел меня, осмотрел и схватил за запястье. Затем двинул в грудь, без всякого предупреждения (какова подлость, да?), и тут же боднул головой. Потом сел, выписал мне рецепт, сложил и вручил, а я положил рецепт в карман и ушел.

Я не смотрел в него. Я отнес его в ближайшую аптеку. Аптекарь прочитал рецепт и вернул.

Он сказал, что такого не держит.

Я спросил:

— У вас аптека?

Он сказал:

— У меня аптека. Была бы у меня кооперативная лавка и семейный пансионат, два в одном, я уж, так и быть, сделал бы вам одолжение. Но у меня всего лишь аптека, и я бессилен.

Я прочитал рецепт. В нем значилось:

Бифштекс — 1 фунт, принимать каждые 6 часов с 1 пинтой пива.

Прогулка десятимильная — 1 порц., принимать каждое утро.

Постель — 1 порц., принимать каждый вечер, ровно в 11.

И не забивать голову вещами, в которых не понимаешь.

Я последовал указаниям, со счастливым (для меня) результатом: моя жизнь была спасена и продолжается до сих пор.

В данном же случае, возвращаясь к рекламе пилюль, не может быть никакой ошибки: у меня присутствовали все симптомы, основным из которых являлось «общее нерасположение ко всякого рода труду».

Как я страдаю от этого — не в состоянии описать никто. Я был мучеником с младенчества. В мои мальчишеские годы заболевание не ослабевало ни на день. В те времена, конечно, просто не знали, что дело было в печенке. Медицина в те времена находилась в гораздо менее развитом состоянии, чем сейчас, и все списывалось на лень.

— Ах ты, ленивый чертенок! — говорили мне. — А ну-ка вставай да займись делом!

В те времена, конечно, просто не знали, что я чах.

Мне не давали никаких пилюль. Мне давали подзатыльники. И как ни странно, подзатыльники — в те времена — часто мне помогали, на какое-то время. Получалось, что один такой подзатыльник лучше действовал на мою печень и больше стимулировал стремление выполнить, не теряя дальнейшего времени, что требовалось, чем целая коробка пилюль сегодня.

Знаете, оно часто так: простые, дедовские средства иногда более эффективны, чем вся эта аптечная ерунда.

Мы просидели полчаса, живописуя друг другу собственные недуги. Я объяснил Джорджу и Уильяму Гаррису, как чувствую себя по утрам, когда просыпаюсь; Уильям Гаррис рассказал нам, как себя чувствует, когда отправляется спать; а Джордж стал на каминный коврик и дал нам яркое и талантливое представление, характеризующее его ощущения по ночам.

Джордж воображает, что болен. С ним по-настоящему никогда ничего не бывает, поверьте.

Здесь в дверь постучалась миссис Поппетс и спросила, готовы ли мы ужинать. Мы грустно заулыбались друг другу и сказали, что по кусочку-другому проглотить попробуем. Гаррис заметил, что «немного кое-чего в желудке обычно препятствует развитию заболевания». Миссис Поппетс принесла поднос, а мы пододвинулись к столу и принялись ковырять бифштекс с луком и ревеневый пирог.

Я, должно быть, расклеился уже совсем, так как через каких-нибудь полчаса потерял интерес к еде полностью — вещь для меня ненормальная. Я даже не притронулся к сыру.

Исполнив сей долг, мы подлили в стаканы вина, зажгли трубки и возобновили беседу о состоянии своего здоровья. Что с нами творилось в действительности, никто из нас точно не знал, но мнение было единодушным: оно, неважно что, вызвано переутомлением.

— Отдых — вот что нам нужно! — заявил Гаррис.

— Отдых и полная перемена окружающей обстановки, — откликнулся Джордж. — Перенапряжение мозга привело к общему ослаблению организма. Смена окружающей обстановки, отсутствие необходимости думать восстановят умственное равновесие.

У Джорджа есть двоюродный брат, которого в полицейский протокол обычно заносят как студента- медика; таким образом, манера выражаться врачебно у Джорджа фамильная.

Я согласился с Джорджем и предложил разыскать какое-нибудь местечко, архаическое, уединенное, в стороне от беснующейся толпы, и продремать там солнечную недельку среди сонных тропинок, — какой- нибудь полузабытый уголок, сокрытый добрыми феями вдалеке от шумного мира, какое-нибудь причудливое гнездо на скале Времени, откуда вздымающийся прибой девятнадцатого столетия послышится далеким и слабым.

Гаррис сказал, что там будет болотная тоска. Он сказал, что знает, какого рода местечко я имею в виду. Спать там отправляются в восемь, «Рефери» не достанешь ни за какие сокровища*, а чтобы найти закурить, нужно прошагать десять миль.

— Нет, — заявил Гаррис. — Если вам нужен отдых и перемена окружающей обстановки, лучше всего прогулка по морю, и не спорьте.

Против прогулки по морю я решительно запротестовал. Прогулка по морю приносит пользу здоровью, когда вы прогуливаетесь так месяца два. Если вы собираетесь на неделю, прогулка по морю — зло.

Вы отправляетесь в понедельник. Вы одержимы идеей получить удовольствие. Вы грациозно машете на прощанье друзьям, остающимся на берегу, зажигаете свою самую большую трубку и расхаживаете по палубе с таким видом, точно вы и капитан Кук, и сэр Фрэнсис Дрейк, и Христофор Колумб сразу*. Во вторник вы жалеете, что поехали. В среду, в четверг и в пятницу вы жалеете, что родились на свет. В субботу вы в состоянии сделать глоток бульона и сидеть на палубе, отвечая бледной слабой улыбкой на вопросы добросердечных о том, как вы себя теперь чувствуете. В воскресенье вы уже ходите и принимаете твердую пищу. И в понедельник утром, когда с зонтиком и саквояжем в руке вы стоите у планшира, собираясь сойти на берег, прогулка по морю вам вполне начинает нравиться.

Помнится, как-то раз мой шурин отправился в небольшую прогулку по морю, поправить здоровье. Он взял билет в оба конца, от Лондона до Ливерпуля, и, когда попал в Ливерпуль, был озабочен лишь тем, как бы сплавить обратный билет.

Как мне рассказывали, билет предлагался повсюду с фантастической скидкой, и в итоге ушел за восемнадцать пенсов какому-то желтушечному юнцу, которому доктор как раз порекомендовал морские купания и моцион.

— Море! — воскликнул мой шурин, с чувством вкладывая билет юнцу в руку. — Да его вам хватит до гроба! А моцион! Да просто сядьте на этом корабле и сидите — будет вам такой моцион, какого на берегу не получите никогда, хоть вы ходи колесом!

Сам шурин вернулся на поезде. Он сказал, что вполне может поправить здоровье и на Северо- Западной железной дороге.

Другой мой знакомый отправился в недельный вояж вдоль побережья. Перед отходом его посетил стюард и спросил, будет ли он платить за каждый обед отдельно или расплатится сразу.

Стюард рекомендовал последнее, так как питание в этом случае обойдется намного дешевле. Он сказал, что сразу за всю неделю с него возьмут два фунта пять шиллингов. На завтрак подают рыбу и жареное мясо; ленч бывает в час и состоит из четырех блюд; обед — в шесть (суп, рыба, entree, жаркое, птица, салат, сладкое, сыр, десерт*); легкий мясной ужин в десять.

Мой приятель решил остановиться на двух фунтах пяти шиллингах (он едок серьезный) и выложил деньги.

Ленч подали, как только они отошли от Ширнесса. Мой приятель не проголодался как думал и удовлетворился ломтиком вареной говядины и земляникой со сливками. Весь день после этого он пребывал в раздумье. Иногда ему казалось, что неделями он ничем, кроме вареной говядины, не питался. А иногда — что годами только и жил на землянике со сливками.