И это была благодарность за то, что я тащил их самих и это их несчастное старое корыто от самого Кингстона, и за всем присматривал, и все устраивал, и заботился о них, и надрывался для них, и разбивался для них в лепешку. Так устроен мир.
В данном случае мы вышли из затруднения договорившись, что Джордж с Гаррисом будут грести до Рэдинга, а оттуда я потащу лодку на бечеве.
Вести тяжелую лодку против течения меня сейчас привлекает уже не очень. Было время, давно, когда я рвался к тяжелой работе; теперь я предпочитаю давать шанс молодым.
Я заметил, что большинство просоленных речных волков сходят с дистанции таким же образом, едва лишь возникает необходимость приналечь на весла. Вы всегда узнаете старого речного волка по его расположению среди подушек и ободряющим гребцов рассказам о блистательных подвигах, которые он совершил прошлым летом.
— Это, по-вашему, называется вкалывать? — жантильно вытягивает речной волк, выпуская блаженные колечки дыма и обращаясь к двум взмокшим новичкам, которые уже полтора часа выкладываются против течения. — Вот мы-ы с Джеком и Джимом Биффлзом прошлым летом прошли от Марло до самого Горинга и ни разу не остановились. Помнишь, Джек?
Джек, устроивший на носу постель из всех пледов и пиджаков, которые сумел насобирать, и спящий уже в продолжение двух часов, при обращении частично пробуждается, припоминает все обстоятельства дела и также припоминает, что всю дорогу было просто ужас какое течение и такой же просто ужас какой сильный ветер навстречу.
— По-моему, мы прошли тогда тридцать четыре мили, — продолжает рассказчик, подкладывая себе под голову еще одну подушку.
— Ну, ну, Том, не преувеличивай, — укоризненно бормочет Джек. — От силы тридцать три.
Затем Джек и Том, выдохшись от коммуникативных усилий полностью, снова погружаются в сон. А два простодушных молокососа на веслах, страшно гордые тем, что им позволено везти таких дивных мастеров гребли, как Джек и Том, надрываются пуще прежнего.
Когда я был молод, я часто выслушивал такие истории от своих старших, и разжевывал их, и проглатывал, и переваривал каждое слово, и потом еще шел за добавкой. Новая смена, похоже, не обладает бесхитростной верой былых времен. Мы — Джордж, Гаррис и я — как-то раз прошлым летом брали с собой какого-то желторотика и всю дорогу питали его стандартными враками о чудесах, которые сотворили.
Мы преподнесли ему все положенное — освященные временем басни, долгие годы верой и правдой прослужившие мастерам лодки, — и в дополнение сочинили семь целиком оригинальных историй, одна из которых была совершенно правдоподобна и основана, до определенной степени, на подлинном происшествии (случившемся, хотя и в смягченном виде, с нашим приятелем несколько лет назад — история, в которую простой ребенок поверил бы без вреда для здоровья, почти).
А наш новичок только над всем этим глумился и требовал, чтобы мы тут же повторили все подвиги, и ставил десять против одного, что у нас ничего не получится.
Сегодня утром мы завели беседу о собственной гребной практике и пустились в воспоминания о первых шагах в искусстве весла. Мои наиболее ранние воспоминания — это как мы, впятером, собрали по три пенса с каждого и на посудине необыкновенной конструкции вышли на озеро в Риджентс-парке, после чего обсыхали в сторожке смотрителя.
После этого, приобретя вкус к воде, я немало походил на плотах по затопленным кирпичным карьерам* — занятие гораздо более интересное и увлекательное, чем можно представить, особенно когда вы находитесь на середине водоема, а владелец материала, из которого ваш плот изготовлен, неожиданно появляется на берегу с большой палкой в руке.
При виде этого джентльмена у вас прежде всего появляется чувство, что вы так или иначе не подготовлены к его обществу и к переговорам и что — если можно так поступить, не показавшись невежливым, — встречи предпочитаете избежать. Таким образом, вы ставите перед собой цель высадиться на берегу противоположном тому, где находится он, и тихо и быстро вернуться домой, притворившись, что вы его не заметили. Он же, наоборот, испытывает стремление взять вас за руку и побеседовать.
Выясняется, что он знает вашего батюшку и близко знаком лично с вами; но вас не привлекает к нему даже это. Он говорит, что покажет вам, как таскать у него доски и сколачивать из них плоты. Но поскольку вам это и так хорошо известно, предложение (сделанное, без сомнения, от всего сердца) кажется вам с его стороны излишним, и вам не хочется обременять хозяина беспокойством, приняв его.
Тем не менее стремление данного джентльмена встретиться с вами не пасует перед вашей незаинтересованностью, и энергичная расторопность, с которой он носится туда-сюда вдоль всего водоема, чтобы поспеть к месту вашей высадки и приветствовать вас, кажется вам действительно лестной.
Если он грузен и страдает одышкой, вам будет нетрудно избежать его авансов; если он нестарый и длинноногий — свидание неизбежно. Беседа, однако, заканчивается крайне быстро, причем разговор ведет главным образом он, а ваши реплики носят большей частью восклицательный и моносиллабический характер. Как только вам предоставляется возможность удрать, вы ею пользуетесь.
Плаванию на плотах я посвятил около трех месяцев и, овладев таким профессионализмом, какой в данном искусстве был необходим вообще, решил перейти к настоящей гребле и вступил в один из лодочных клубов на реке Ли.
Катание по реке Ли, особенно в субботу после обеда, быстро научает вас стильному владению лодкой и сноровке — чтобы вас не перевернуло волной и не утопило баржей. Также перед вами открывается масса возможностей овладеть изящным скоростным методом распластывания на дне лодки — чтобы чья-нибудь бечева не швырнула вас в реку.
Но стиля вам так не выработать. Стиль я приобрел только на Темзе. Мой стиль гребли вызывает теперь всеобщее восхищение. Говорят, стиль у меня просто невиданный.
Джордж до шестнадцати лет к воде не походил вообще. Но вот однажды он и еще восьмеро джентльменов приблизительно такого же возраста явились всей толпой в Кью, намереваясь нанять лодку и пройти на веслах до Ричмонда и обратно (один из них, патлатый юнец по фамилии Джоскинз, пару раз катался на лодке по Серпентайну и уверял, что кататься на лодке ужасно весело*).
Когда они добрались до лодочной станции, оказалось, что течение довольно быстрое и дует сильный боковой ветер, но это их не смутило нисколько, и они приступили к выбору лодки.
На пирсе находилась гоночная восьмерка, которая их и пленила. «Вот эту, пожалуйста», — сказали они. Лодочник отсутствовал, и за старшего был только его сынишка. Мальчик попытался охладить их страсть к аутригеру и показал им пару-тройку премилых лодок уютнейшего семейного типа, но это было совсем не то. Они считали, что наилучшим образом будут выглядеть именно в гоночной восьмерке.
Тогда мальчик спустил ее на воду, а они сняли пиджаки и приготовились занимать места. Мальчик порекомендовал, чтобы Джордж, уже тогда лидер-тяжеловес в любой компании, сел под четвертым номером. Джордж сказал, что будет счастлив сесть под четвертым номером, и быстренько уселся на носовую скамью, спиной к корме. В конце концов его усадили как следует, и тогда расселись остальные.
Какого-то особенно слабонервного юнца назначили рулевым, и Джоскинз преподал ему принципы управления. Сам Джоскинз сел загребным. Остальным он сказал, что ничего сложного нет — пусть только все всё повторяют за ним.
Они объявили, что готовы, и тогда мальчик на пристани взял багор и оттолкнул лодку.
Что последовало за этим, Джордж описать детально не в состоянии. У него сохранилось неотчетливое воспоминание, что едва они отошли от пристани, как он получает страшный удар в поясницу рукояткой весла номера пятого; в тот же миг скамья под ним словно по волшебству исчезает, и он оказывается на досках. Он также отметил, как любопытное обстоятельство, что номер второй в этот момент лежит на спине, задрав к небу обе ноги, предположительно в судороге.
Кьюзский мост они прошли, бортом, на скорости восьми миль в час; на веслах оставался только собственно Джоскинз. Джордж, восстановившись на месте, попытался прийти на помощь, но не успел опустить весло в воду, как оно, к его глубокому удивлению, исчезло под лодкой, едва не утянув за собой.
Тем временем «рулевой» бросил за борт оба рулевых шнура и разразился рыданиями.
Каким образом им удалось вернуться, Джордж так и не выяснил, только на это потребовалось сорок
