Гейбриела.
Потом он наклонился, чтобы подобрать упавший клок соломы. Свободного фасона бриджи обтянули его ягодицы, и Вирджиния шумно вздохнула. Гейбриел замер, и она прикрыла рот рукой. Если он поймает ее подсматривающей за ним…
Но Гейбриел выпрямился, и Вирджиния облегченно выдохнула. Он ничего не услышал. Он снова наклонился, и она воспользовалась шансом разглядеть его удивительные ягодицы. Неужели они должны выглядеть такими… ну… упругими?
Когда он наконец снова стал грести солому, она никак не могла решить, что ей нравится больше: наблюдать за ним, когда он наклоняется, или когда гребет солому. Она нисколько не удивилась, обнаружив, что у него такая великолепная фигура, но она не знала, что вид его полуобнаженного тела произведет такой поразительный эффект на нее. Она смотрела на его блестевшую от пота спину и уже ни о чем другом, кроме как о своем желании дотронуться до нее, думать больше не могла. Но это было абсолютно нелепо.
Пролежав несколько минут в восхищении от увиденного, Вирджиния начала желать большего. Повернись, повернись, повернись, — монотонно стучало у нее в голове. Ей ужасно хотелось увидеть его спереди.
И когда он повернулся, взяв тачку и прислонив ее к двери, Вирджиния закусила кулак, чтобы задушить громкий вздох. Господи, помилуй ее душу. Как можно иметь такое совершенное тело?
Она увидела вьющиеся волосы у него на груди и вокруг пупка, но во всем остальном его тело казалось высеченным из дуба. Его кожа была гладкой и упругой, сквозь нее проступали тугие рельефные мышцы живота. Вирджиния едва дышала…
Она почти обрадовалась, когда он исчез из задней части конюшни. Наконец она сможет перевести дыхание. Ей надо спуститься и подождать его у лестницы, чтобы он не узнал, что она следила за ним. А если он поймает ее?
Нет, она просто подождет, пока он вновь займется уборкой. Она спустится вниз и подойдет, как будто только что вошла. Это сработает. А если он случайно…
— Веселишься, да?
Вирджиния взвизгнула, вскочила на ноги и повернулась. О, ужас, в нескольких футах от нее стоял Гейбриел.
И, судя по мрачно насупленным бровям и свирепому блеску в глазах, он был взбешен.
Глава 12
Гейб не мог в это поверить. После всего, что он вынес за эту неделю, она набралась наглости шпионить за ним! Счастливого поцелуя с кузеном, когда он стоял рядом и кипел от негодования, ей оказалось мало.
И теперь она здесь, наверное, хочет убедиться, что он делает то, что хотел ее чертов дедушка.
Во всяком случае, понятие о приличиях у нее еще осталось, вон как она смутилась и покраснела.
— Я…Я…
— Ты следила за мной. Опять. — Гейб сложил руки на груди. — Беспокоилась, что я не выполню для твоего дедушки работу, да? Или он попросил тебя сообщить о моих успехах? Я почти не сомневаюсь, что ему мало, что я работаю тут на него, как раб…
— Я хотела поговорить с тобой, вот и все, — перебила его Вирджиния.
— О чем? — прищурился Гейбриел.
— О Пирсе, — закусила она нижнюю губу.
Это окончательно взбесило Гейбриела. Сейчас она начет объяснять, как они с ее противным кузеном замечательно друг другу подходят, а он, Гейб, может просто отправляться к черту.
— И что с ним?
Вирджиния поправила юбки, отказываясь смотреть ему в глаза, что только подтвердило его подозрения.
— Мы с кузеном не… то есть… мы… Мы, двое… никогда… — Вирджиния сделала глубокий вдох и начала все сначала. — Это был первый и единственный раз, когда он целовал меня… так. Я не хотела, чтобы у тебя сложилось впечатление, что мы были…
— Близки? — язвительно спросил Гейб.
— Да, близки. — Вирджиния еще больше покраснела, но подняла на него глаза. — Я подумала, что тебе следует знать, что не важно, что он там имел в виду, между нами нет такого рода… дружбы.
Гейбриел долго смотрел на нее, пытаясь понять, что она говорит. Значит, она не отвергает его ухаживаний? Она смущена, что ее обвинят в «близких» отношениях с кузеном?
— Ты уверена, что он это знает? — спросил Гейбриел, пребывая в полнейшем замешательстве.
— Конечно! — возмущенно выдохнула Вирджиния. — Он сделал это, чтобы позлить тебя. Я сама настолько удивилась, что не знала, что сказать, когда ты спросил, действительно ли я не возражала.
Когда до него дошло, что это означает, весь его гнев куда-то испарился.
— Знаешь, это самая большая ошибка Пирса, — продолжала Вирджиния. — Он не понимает, когда лучше не вмешиваться. Кажется, ему доставляет большое удовольствие…
— Он будет тебе отвратительным мужем, — перебил ее Гейбриел.
Вирджиния не сделала попытки возразить.
— Почему ты так говоришь?
— Девонмонт воспринимает тебя как должное, — гнул свое Гейбриел.
— Ты так думаешь?
— Послушай, дорогая моя. Я вижу, что в этом доме все лежит на твоих плечах. Ты сплачиваешь этот дом. Ты заботишься, чтобы все были хорошо накормлены. Без тебя эта ленивая повариха кормила бы всех черствым хлебом и бараниной, и все бы ели это, потому что генерал не может позволить себе хорошую повариху.
— Не могу поверить, что ты заметил, — расширила глаза Вирджиния.
— Я не слепой, — фыркнул Гейбриел. — И вижу, как идут дела. Когда ты уезжаешь в город за покупками, две твои служанки вовсю флиртуют с вашим рассеянным лакеем и двумя грумами, а ваша экономка пьет виски до самого твоего возвращения. Но когда ты здесь, — добавил он, видя ее потрясение, — они все заняты своей работой и выполняют ее почти успешно.
— Потому что боятся, что я их уволю.
— Они знают, что ты этого не сделаешь. Причина в другом. — Гейбриел подбирал слова, чтобы объяснить ей. Ему вдруг показалось, что ей очень важно понять собственную значимость. — Это потому, что ты — невероятно жизнерадостная и энергичная.
Для Гейбриела это тоже стало абсолютным сюрпризом. Поначалу он видел в ней только женщину, у которой само его существование вызывает негодование. Но так было до того, как она оказалась в своей родной стихии. Здесь, в Уэверли-Фарм, она была образцом счастливой женщины, которая суетилась по всему дому, носилась туда-сюда, успокаивая потрепанные нервы окружающих и поддерживая трудовой энтузиазм, где бы она ни появилась.
— Кому же не захочется сделать тебя счастливой? — выдохнул Гейбриел. — Ты… ты заставляешь их всех как-то… найти в себе силы быть лучше, чем они есть на самом деле. — То же самое она делала и для него, только он скорее порох проглотит, чем признается в этом. — Ты справляешься с работниками и с прислугой, и делаешь это блестяще. Девонмонт этого не видит или не думает об этом. Он привык думать, что все работают так, как должны работать, поэтому он не замечает, что все, что происходит в этом доме, — твоя заслуга.
Теперь она смотрела на него с откровенным удивлением, и это рассердило Гейбриела. Как она могла не знать о себе таких вещей? Как так случилось, что никто из них не оценил ее по-настоящему?
