— А вот это, — сказал он, — всем попам попа.
Я огляделась. В галерее по большей части висели натюрморты с фруктами, кое-где, для разнообразия, имелись изображения гневных священников. Одну картину я не видела — ее загораживала стоявшая перед ней женщина. На женщине была тесно облегающая юбка до колен и красная накидка с прорезями для рук. Накидка доходила точно до талии, так что попа была на полном виду. А еще на незнакомке были черные чулки со швом сзади и туфли на широком низком каблуке. Коротко остриженные волосы были завиты крутыми барашками и тщательно уложены у самой головы.
По дурацкому выражению на физиономии Джерома и тому, как он тянул шею на сторону, я поняла, что он-то имеет в виду мою попу, а не ее. Я не сразу сварила в голове, что Джером мог додуматься до этакой пошлости — а как это еще назвать? Собственно, я вообще плохо представляла, как выглядит моя попа под вексфордской юбкой. Ну, серая. Шерстистая. Однако в действиях Джерома была идиотская непосредственность, от которой у меня вспыхнули щеки. Так, сейчас пойдут поцелуйчики на людях. Прямо здесь, в музее, при посетителях и еще, чего доброго, при одноклассниках.
— Прости, — сказал он. — Как-то само вырвалось.
— Да ладно, — ответила я, делая к нему шаг. — Только, боюсь, она тебя услышала.
— Чего? — переспросил он.
Мы теперь стояли лицом к лицу и говорили шепотом.
— Боюсь, она тебя услышала.
— Кто услышал?
— Ну, эта дама.
— Какая дама?
Грудь в грудь, животом к животу. Я положила руки ему на пояс. Он положил руки мне на бедра, но выражение у него на лице было совсем не поцелуйное. У него было куда более сентиментальное выражение, которое описывается словами: «Что ты за чушь городишь?»
Дама обернулась, посмотрела на нас. Она не могла не услышать, что мы про нее говорим. Лицо ее как-то не сочеталось с эффектным костюмом, было простоватым. Никакой косметики, тусклая кожа. Мало того, у нее был ужасно несчастный вид. Она повернулась и пошла прочь, оставив нас наедине.
— Ну вот, выгнали человека, — сказала я.
— М-да… — Джером оторвал руки от моих бедер. — Слушай, я тебя не догоняю.
Вот так вот, раз — и момент упущен. Не будет никакого поцелуя. Вместо этого стоим в полном недоумении.
— Знаешь что? — сказала я. — Я сбегаю в туалет. Быстро.
Я пыталась идти, а не бежать по лабиринту залов, мимо картин, изображавших фрукты, собак, королей и закаты, мимо студентов-живописцев, делавших наброски, мимо дохнущих со скуки туристов, пытавшихся сделать вид, что им интересно. Мне нужно было в туалет. Мне нужно было подумать. С каждой секундой в голове мутилось все сильнее. Сперва я увидела человека, которого не увидела моя соседка. Потом, вот прямо сейчас, я увидела женщину, стоявшую перед картиной, а Джером ее не видел. Первый случай еще можно было как-то объяснить. Ночь предполагаемого убийства, мы торопимся домой, боимся, что нас поймают, кругом темнота. Да, Джаза могла просто проглядеть того мужика. Но вот даму, о которой я сегодня говорила, Джером не мог проглядеть никак — а это значит, что мы либо не понимаем друг друга, либо…
Либо…
Я наконец отыскала туалет, там было пусто. Я посмотрела на себя в зеркало.
Либо у меня съехала крыша. Причем капитально. Собственно, я не первая в нашей семейке, кто видит людей и предметы, которых на самом деле не существует.
Нет. Тут должно быть какое-то более простое объяснение. Мы просто не поняли друг друга. Я пошагала по туалету взад-вперед и попыталась придумать какое-нибудь объяснение его словам, которое заодно объяснит и все остальное, но ничего не придумала.
Тут вошла Бу.
— Ты как тут? — поинтересовалась она.
— Так, — ответила я. — Нормально.
— Точно?
— Ну… что-то мне вроде как поплохело. Крыша едет.
— В каком смысле?
— Да ерунда это все, — ответила я.
Зашла в кабинку, заперла дверь. Бу осталась стоять снаружи.
— Мне можешь рассказать, — предложила она. — Все до точки. Можешь рассказать все, даже если тебе оно кажется бредом.
— Слушай, отстань! — огрызнулась я.
Сначала тишина, потом я услышала ее удаляющиеся шаги. У двери она помедлила, потом дверь отворилась. Я выглянула проверить — ушла ли. Ушла. Я выбралась из кабинки и подошла к раковине.
— Я все не так поняла, — сказала я громко самой себе. — Просто не поняла. Я пока не просекаю этих англичан.
После этого я побрызгала водой в лицо, прилепила улыбку и вышла из сортира. Сейчас отыщу Джерома. Заставлю объяснить, чего именно я не просекаю. Мы посмеемся, потом поцелуемся как взрослые люди, и все будет хорошо.
Шагая по галерее, я увидела Бу — она на ходу разговаривала по телефону. Не помню, чтобы она раньше говорила с кем-то настолько сосредоточенно. Потом она отключилась, обогнула туристическую группу и двинулась в сторону вестибюля. Разрозненные ниточки вдруг начали связываться у меня в голове. Я пока не понимала, к чему это все ведет, но что-то понемногу складывалось. А потом меня посетило странное наитие.
Пока у нас не закончится занятие, Марк не станет нас искать, а когда оно закончится, мы в любом случае будем свободны. А я ни под каким видом не могла больше оставаться в этом здании.
Поэтому я пошла за Бу.
Она остановилась на Трафальгарской площади, прямо у подножия музейной лестницы, и снова набрала какой-то номер. Я следила за ней сверху, от входа в музей. Поговорив, она торопливо зашагала к станции «Чаринг-Кросс». Я спустилась вслед за ней по ступеням, приложила проездной к турникету, съехала на эскалаторе на платформу. Бу села на поезд черной, Северной линии, проехала две остановки. На станции «Тоттенхэм-Корт-роуд» она пересела на Центральную линию в восточном направлении, то есть, в сторону школы. Ближайшей к школе станцией была «Ливерпуль-стрит». Однако на «Банке» она снова сделала пересадку, на Местную линию, и поехала дальше к востоку. Чтобы не попасться ей на глаза, приходилось стоять в конце вагона и уповать на то, что она не особо глазеет по сторонам. На мое счастье, Бу была Бу — голова опущена, глаза прикованы к телефону, ищет, что бы еще послушать.
Бу вышла из метро на «Уайтчэпеле», и мы оказались на страшно оживленной улице, заставленной киосками и мелкими ресторанчиками на любой вкус — турецкие, эфиопские, индийские, американские (жареная курица). На противоположной стороне улицы находилась Лондонская королевская больница, я смутно помнила это название из какого-то сюжета в новостях. Именно в Уайтчэпеле когда-то орудовал Потрошитель. Я дала Бу немного отойти, но не слишком далеко, иначе она бы затерялась в толпе. Пришлось расталкивать встречных, чтобы не упустить ее из виду, и огибать торговцев, разложивших прямо на мостовой сумки, африканские маски и зонтики. Была суббота, середина дня, на улице яблоку было негде упасть. В воздухе висели запахи из лавок, где продавали халяльное мясо на гриле, острую курицу по- карибски и козлятину. Несколько раз я просто тыкалась в покупателей с мешками или пенопластовыми контейнерами с едой, пришлось пустить в ход все те немногие навыки, которые я успела приобрести, уклоняясь от хоккейных мячей. (Хотя Клаудия каждый день талдычила мне, что задача вратаря состоит совсем не в том, чтобы уклоняться от меча, это пока был единственный прием, который я более или менее освоила.)
Бу шагала стремительно, вот она свернула с Уайтчэпела на небольшую улочку, еще поворот и еще, причем в таком темпе, что через пять минут я поняла: обратно я без помощи ни за что не выберусь. А потом Бу вдруг вовсю замахала руками, обращаясь к кому-то, кто стоял у детской площадки на другой
