— У кого это принято считать?
Хороший вопрос. Ответ на него звучал так: в телевизоре, в фильмах, а еще у кузины Дианы. Не слишком-то надежные источники информации.
— Я эту школу терпеть не мог, — продолжал он. — Одного хотел — поскорее свалить отсюда. Вроде как в этом смысле смерть была кстати, а вот поди ж ты. Застрял в этой вонючей школе на двадцать пять вонючих лет. Не знаю, что тебе сказать. Я не знаю, почему я именно такой и что происходит после смерти с другими. Только знаю, что я все еще здесь.
— А мог бы свалить — свалил?
— В ту же секунду, — ответил он, снова ложась на пол. — Только почему-то не получается. Я уж об этом и думать перестал.
Я стиснула в кармане терминус. Я могу исполнить мечту Алистера прямо сейчас. В одну секунду. Вопрос был настолько смысложизненный, что казался смешным. Не хочешь больше существовать? Ради бога! Чпок! Готово дело. Струйка дыма — и тебя больше нет, фокус-покус. Я провела пальцем по кнопкам. Может, мне именно так и предназначалось прожить этот день — подарить кому- то свободу.
Но это ведь был Алистер, а я уже привыкла думать о нем как о своем однокашнике — это совсем не то же самое, что та неприкаянная душа в туннеле. Или как там они у них называются? Духи.
Я вытащила терминус из кармана, положила на колени. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не вошел Джером и не сел рядом. По счастью, с другой стороны — в противном случае он уселся бы прямо на Алистера.
— Это что? — поинтересовался Джером, кивая на телефон.
— А, это… телефон Бу.
— Вот это вот? Сколько этому бронтозавру лет?
Джером потянулся к телефону, но я отодвинула его подальше.
— А ты чего не учишься? — поинтересовалась я.
— У меня должен был быть семинар по латыни. Но в группе всего пять человек, и трое из них уехали.
— Трусы.
— Audaces fortuna juvat.
— Что это значит? — спросила я.
— Фортуна благосклонна к храбрым, — ответили они с Алистером в один голос.
Джером чуть подвинулся — теперь мы соприкасались по всей длине рук и ног.
— С тобой все в порядке? — спросил он. — Ты чего это сидишь тут на полу?
— Тихо тут, — ответила я. — И я в принципе люблю сидеть на полу.
Похоже, в тот момент Джером был готов принять любое мое замечание за приглашение к флирту. Выражение его лица выдавало, что уровень гормонов у него зашкаливает, а время самое что ни на есть подходящее. При любых других обстоятельствах я была бы этому только рада. В тот же момент мне не хотелось совсем ничего. Запас чувств у меня иссяк начисто.
— Этого не хватало, — пробормотал Алистер.
— Извини, — сказала я.
— Извинить — за что? — Это уже Джером.
— Мне показалось… я тебя царапнула, — соврала я. — Ногтем.
— Ладно, валяйте, — сказал Алистер устало. — Тут оно все время происходит. Я уже привык.
— С тобой все в порядке? — спросил Джером, вплотную придвигая свое лицо к моему.
Такой английский выговор. «Фсссе в повятке». Я не ответила. Я его поцеловала.
В прошлый раз у нас все это вышло довольно неловко. Сегодня — иначе. Мы сомкнули губы и замерли. Я чувствовала теплое дуновение из его носа при вдохе и выдохе. Мы целовали друг друга в шею. Я постепенно начала отогреваться, желеобразная кровь разжижилась и снова поползла по сосудам. Поцелуи помогают мириться со многими из тех гадостей, которые волей-неволей приходится терпеть в школе — да и не в школе — в подростковые годы. Они бывают странные, неловкие, недоделанные, но от них внутри становится мягко, и ты просто забываешь, что творится вокруг. Пусть даже ты находишься в горящем здании или в автобусе, который вот-вот рухнет с обрыва. Неважно, ты превратился в лужу. Я стала лужей на полу библиотеки, слившейся в поцелуе с кудрявым парнем.
— А обязательно кататься прямо по мне? — осведомился Алистер. — Я, между прочим, сюда первый пришел.
Когда прозвенел звонок, возвещавший, что настал конец учебного дня — которого сегодня, правда, так и не было, — оба мы подскочили и дружно моргнули. Алистер уже некоторое время назад встал и удалился в другой угол, откуда время от времени доносилось ехидное шипение. Из библиотеки мы выбрались с затуманенным взором и перекошенными воротниками. Три полицейские машины превратились в две полицейские машины и четыре здоровенных фургона. А еще мимо проходили люди — парами, тройками, четверками, в руках у них были плакаты и свечи.
— Сегодня ночью решено устроить бдение, — сказал Джером, поправляя свой галстук старосты. — На месте гибели Мэри Келли. Всего в нескольких улицах отсюда, говорят, там соберутся тысячи людей.
Солнце закатывалось, толпы все прибывали. Потрошитель, Потрошитель, Потрошитель.
Мы вошли в соседнюю дверь — дверь столовой. Джером держал меня за руку. Это не укрылось от чужих глаз. Это обошлось без комментариев. Но заметили — точно. Я вдруг почувствовала волчий голод и бухнула на тарелку огромный кусок рыбного пирога. Одной рукой ела, другой сжимала под столом руку Джерома. На лбу у него выступила чуть заметная испарина. Я внутренне этим гордилась. Ведь именно я ее вызвала.
Примерно полчаса жизнь была очень даже ничего.
— В общем, все гадают, где оно сегодня случится, — ляпнул Джером. — А ведь случится не на улице, да? Многие считают, что в какой-нибудь гостинице, столько ведь туристов понаехало.
Хорошее настроение как рукой сняло. Пуф — и нету.
Джером минут десять распространялся о том, где, скорее всего, произойдет нынешнее убийство. Я терпела сколько могла.
— Мне нужно позвонить родителям, — сказала я, вставая из-за стола. Шваркнула поднос на каталку и вместе с другими пошла к выходу.
Опять зарядила дурацкая морось. Мелкую взвесь было прекрасно видно в оранжевом свете фонарей у лужайки и перед школой. Вокруг скопились новые толпы людей: люди с плакатами, полицейские, кучка журналистов — те, которые решили вести репортаж с места предыдущего преступления.
— Эй! — крикнул мне в спину Джером. — Постой! Рори!
— Это не игра, — сказала я, оборачиваясь.
— Я знаю, каково тебе, — ответил он. — Ты не думай, я помню, что ты свидетельница. Прости.
— Ничего ты не знаешь, — огрызнулась я.
И сразу же пожалела об этих словах, но куда же уйдешь от простого факта: чем-то нужно пожертвовать. Поцелуи меня ненадолго отвлекли, а теперь я вернулась к реальности.
Джером смотрел на меня в обалдении и тряс головой, не в силах подобрать слова.
— Я домой, — сказал он. — Дежурю всю ночь.
Я смотрела, как он пересекает площадь, — воротник блейзера поднят, чтобы защитить шею от дождя. Остановился он лишь один раз, чтобы поправить лямку сумки на плече.
Стивен, в форме, стоял у двери. Я увидела и Каллума — тоже в полицейской форме. Узнала я его не сразу: он надвинул шлем до самого носа. Стивен обычно ходил в полицейском джемпере — темном, с треугольным вырезом и с эполетами на плечах. Сегодня на нем, как и на всех полицейских, включая Каллума, был тяжелый бронежилет со множеством мелких карманов. Когда я шагнула к двери, Стивен кивнул.
В общей комнате царило некоторое возбуждение. Выяснилось, что причиной тому — Бу, победно вернувшаяся на инвалидной Коляске. Да, Бу не пользовалась особой любовью среди одноклассников, но она же попала под машину и вернулась в школу на коляске. Всегда найдутся желающие поглазеть на такое. Я заметила, что прямо за ее коляской стоит Джо, вежливенько скрестив руки. Я даже не стала с ними
