После этого он еще немного поменторствовал, напоминая, что после отбоя все должны быть у себя в комнатах, курить в форме и в здании запрещается, а пить следует в меру. Как я поняла, если в меру, то можно. Тут законы у них не как у нас. С восемнадцати можно пить сколько хочешь, но есть еще какое-то невнятное правило, что и в шестнадцать можно заказывать вино и пиво к еде или если ты со взрослым. Я все пыталась сварить это в голове и вдруг обнаружила, что речь кончилась, все встают и ставят подносы с грязной посудой на каталки.
Весь вечер я наблюдала, как Джаза украшает свою половину комнаты, и время от времени оказывала ей посильную помощь. Нужно было повесить шторы, приклеить скотчем плакаты и фотографии на стены. У нее оказались репродукция картины, где Офелия тонет в пруду, плакат какой-то группы, о которой я отродясь не слышала, и огромная пробковая доска, куда цепляют записки с напоминаниями. Фотографии родственников и собак все были в красивых рамочках. Я сделала мысленную пометку: набрать еще всякой всячины для стен, чтобы моя половина не казалась совсем голой.
А еще я заметила, что она не стала выставлять напоказ ящичек с медалями за победы в соревнованиях по плаванию.
— Ни фига себе! — восхитилась я, когда она бухнула этот ящичек на стол. — Да ты прямо рыба.
— Гм. М-да. Ну, в общем, я плаваю.
Оно и видно.
— Это все за прошлый год. Не хотела привозить… но привезла.
Она сунула медали в ящик стола.
— А ты каким спортом занимаешься? — поинтересовалась она.
— Ну, по сути, никаким, — ответила я. Что на деле значило: «А оно мне надо?» У нас, Дево, свои методы: мы не применяем физическую силу, а заговариваем до смерти.
Джаза все разбирала вещи, а я все пялилась на нее, и тут до меня дошло, что ведь мы теперь каждый вечер будем вот так вот сидеть вместе в одной комнате. Месяцев этак восемь. Я заранее знала, что с любовью к одиночеству придется завязать, но не до конца сознавала, что именно это значит. Все мои привычки будут на виду. А Джаза выглядела такой нескованной, приспособившейся… А если я опозорюсь и сама этого не замечу? А вдруг я во сне делаю какие-нибудь глупости?
Я быстренько выкинула все это из головы.
5
Ровно в шесть утра в понедельник в Вексфорде началась школьная жизнь — Джазин будильник прозвонил за несколько секунд до моего. После этого заколотили в дверь. Стук прошел по всему коридору — колотили всем подряд.
— Живее! — Джаза выпрыгнула из постели с пугающей скоростью, особенно для такого часа.
— Я по утрам бегать не умею, — буркнула я, протирая глаза.
Джаза уже надевала халат, хватала полотенце и сумочку с умывальными принадлежностями.
— Живее! — повторила она. — Рори! Шевелись!
— Как шевелиться?
— Да вставай же!
Джаза беспокойно переминалась с ноги на ногу, пока я выволакивала себя из-под одеяла, потягивалась и разыскивала свои мыло с мочалкой.
— Как с утра холодно, — пожаловалась я и потянулась за халатом. Было и правда холодно. С вечера в комнате похолодало градусов на пять.
— Рори…
— Бегу! — откликнулась я. — Извини.
Мне по утрам нужно очень многое. У меня очень густые длинные волосы — усмирить их можно только при помощи портативной химической лаборатории. Собственно — хотя мне в этом стыдно признаваться, — один из самых сильных страхов, терзавших меня перед отъездом в Англию, заключался в том, что я не найду там привычных шампуней и кондиционеров. Да, стыдно, но тот набор, которым я пользуюсь, я подбирала долгие годы. И только с его помощью удается сделать мои волосы похожими на волосы. А без него они принимают горизонтальное положение, поднимаются сантиметр за сантиметром по мере увеличения влажности. Они не то чтобы вьются — скорее живут своей жизнью. Ну и еще, понятно, мне нужны были гель для душа и бритва (бриться в общей ванной — я еще об этом и не думала), а также очищающее молочко для лица. А еще банные шлепанцы, чтобы не подцепить грибок.
Джазино нарастающее отчаяние мурашками пробегало у меня по спине, но я и так торопилась как могла. Я просто не привыкла решать все эти задачи и тащить все свои причиндалы в душ в шесть утра. В конце концов я собрала все, что нужно, и мы зашагали по коридору. Поначалу я не врубилась, чего моя соседка так разнервничалась. Все двери в коридоре были закрыты, стояла тишина. А потом мы добрались до ванной и шагнули внутрь.
— Черт, — пробормотала Джаза.
Тут я поняла. Душевая была набита под завязку. Все обитательницы нашего коридора уже были здесь. И разумеется, все кабинки были заняты, к каждой стояла очередь из трех-четырех человек.
— Вот что получается, если тормозить, — сказала Джаза.
Оказалось, ничто не раздражает так сильно, как стоять и ждать, пока кто-то другой помоется. Каждая потраченная ими секунда воспринимается как личное оскорбление. Ты просчитываешь в уме, сколько они там возятся, и гадаешь, на что можно убить столько времени. Опередившие меня девицы мылись в среднем минут по десять, так что я проторчала там примерно полчаса. Меня так допела их медлительность, что сама я заранее просчитала каждое свое движение. И все равно простояла под душем десять минут и выскочила из ванной одна из последних.
Когда я ввалилась в комнату, все еще с мокрой головой, Джаза уже успела одеться.
— Ты скоро? — спросила она, надевая форменные туфли.
Из всей нашей формы это была самая идиотская часть. Черные, клеенчатые, на толстой рифленой подошве. Бабуля моя их бы ни за что не надела. Впрочем, бабуля была обладательницей титула «Мисс Бенувиль» за 1963 и 1964 годы — этот титул обычно присуждали самой большой фифе. А кто именно мог считаться в 1963 и 1964 году в Бенувиле «фифой», я вам толком сказать не могу. Наверняка я знаю другое: бабуля носит домашние туфли на каблуке и шелковые пижамы. Собственно, она и мне к школе купила несколько шелковых пижам. Просвечивающих. Я оставила их дома.
Я как раз собиралась поведать все это Джазе, но почувствовала, что она не в настроении слушать всякие байки. Тогда я посмотрела на часы. До завтрака оставалось двадцать минут.
— Двадцать минут, — сказала я. — Куча времени.
Не знаю, что там такое приключилось, только одеваться оказалось куда труднее, чем я думала. Нужно было надеть все, что относится к форме. Я долго провозилась с галстуком. Хотела подкраситься, но у зеркала было совсем темно. Потом пришлось вспоминать, какие учебники понадобятся для сегодняшних занятий — по-хорошему надо бы было их собрать накануне.
Короче говоря, вышли мы из комнаты в семь тринадцать. Пока я возилась, Джаза сидела на кровати, а глаза у нее становились все шире и печальнее. И все же она меня не бросила и ни разу не пожаловалась.
В столовой было яблоку негде упасть и стоял страшный шум. В том, что мы задержались, был один плюс — не пришлось стоять в очереди за едой. Конкурентами нам оказались лишь несколько мальчишек, которые явились за добавкой. Я прежде всего схватила чашку кофе, потом налила тепленького сока в невозможно маленький стаканчик. Джаза выбрала полезные продукты — йогурт, фрукты, цельнозерновой хлеб. Мне в это утро было не до подобных глупостей. Я прихватила сардельку и пончик с шоколадом.
— На первый раз, — объяснила я Джазе, которая с ужасом уставилась на мою тарелку.
Выяснилось, что найти место не так-то просто. В конце концов мы обе пристроились на самом краю одного из длинных столов. Не знаю почему, но я принялась отыскивать глазами Джерома. Он сидел в дальнем конце соседнего стола, увлеченно беседуя с какими-то девчонками с первого этажа. Я занялась
