Женщина пыталась что-то вспомнить.
— Сколько уже лет прошло?
— Это было в сорок восьмом, — подсказал мужчина.
— Все мы не помолодели, — заявила дама.
Шиллинг удалился, чтобы обслужить покупателя — мужчину средних лет. Когда он вернулся, они были на прежнем месте. Не ушли. Впрочем, он не особенно на это рассчитывал.
— Ну что, Бет, — начал он, — что привело тебя сюда?
— Любопытство. Мы так давно тебя не видели… а когда прочитали в газете про твой магазин, то сказали: «Давай просто прыгнем в машину и доедем». Сказано — сделано.
— В какой газете?
— В «Сан-Франциско кроникл».
— Вы живете не в Сан-Франциско.
— Нам прислали вырезку, — туманно сказала она, — кое-кто знал, что нам будет интересно.
Он связался с этими людьми пять лет назад, и это, конечно, была ошибка. Он и руки бы им не подал, особенно теперь. Но они нашли его и его магазин: он попал как кур в ощип. И активы его были все на виду.
— Так вы из Вашингтона приехали? — спросил он. — От зимы бежите?
— Боже мой, — сказала Бет, — да мы уж много лет как не живем в Вашингтоне. Мы жили в Детройте, а потом переехали в Лос-Анджелес.
За мной двинули, подумал Шиллинг. Шли на запад, вынюхивая следы.
— Мы заезжали по дороге повидаться с тобой, когда ты жил в Солт-Лейк-Сити. Но у тебя была какая- то деловая встреча, а у нас не было времен и ждать.
— У тебя там было отличное местечко, — произнес мужчина, которого звали Кумбс. — Твое собственное?
— Частично.
— Но ведь это был не магазин, так? Такое здоровенное кирпичное здание? Больше похоже на склад.
— Оптовая торговля, — сказал Шиллинг. — Мы обслуживали несколько студий.
— И ты копил, чтобы открыть этот магазин? — недоверчиво уточнил Кумбс. — Там тебе было бы получше — какой уж бизнес в таком городишке.
— Вы, наверное, не видели утку, — сказал Шиллинг, — утку в парке. Она, конечно, пластинок не покупает, зато за ней занятно наблюдать. Вы-то чем теперь живете? Я имею в виду — зарабатываете.
— Да по-разному, — сказала Бет. — Я какое-то время преподавала — еще в Детройте.
— Фортепьяно?
— Ну конечно. На виолончели я уже много лет не играю. Перестала, когда познакомилась с тобой.
— Да, так и есть, — согласился Шиллинг, — в твоей квартире стоял инструмент, но ты к нему не прикасалась.
— Порвались две струны. К тому же я потеряла смычок.
— Кажется, был такой старый анекдот про виолончелисток, — сказал Шиллинг, — насчет их психологических мотивов.
— Да, — согласилась Бет, — жуткий анекдот, но мне он всегда казался смешным.
Шиллинг немного размяк, вспоминая:
— Психоанализ по Фрейду… в то время все им увлекались. А теперь он уже вышел из моды. Так о чем это я?
— О виолончелистках. Они, мол, подсознательно стремятся к тому, чтобы вставить себе между ног что-то большое, — засмеялась Бет. — Ты был очарователен. Нет, правда.
Сложно было представить, что когда-то он возжелал эту пышную даму, увез ее на выходные, добрался до ее удивительно ненасытного чрева, после чего более или менее невредимой вернул ее мужу. Только тогда она не была такой пышной; она была маленькой. Бет Кумбс была по-прежнему привлекательна — такая же гладкая кожа и, как всегда, ясные глаза. То был короткий, но пылкий роман, и он получил огромное удовольствие. Если бы только не последствия.
— Какие планы? — спросил он, обращаясь к обоим. — Прогуляетесь по городу?
Бет кивнула, а Кумбс сделал вид, что не слышал.
— Будет тебе, Кумбс, — не сдавался Шиллинг. — Давай начистоту. Ты ведь у нас божья птичка, которая не сеет и не жнет, верно?
Кумбс так и не расслышал, зато Бет весело рассмеялась:
— Как я рада снова слышать тебя, Джо. Я скучала по твоим шуточкам.
Поверженный, Шиллинг наконец сдался.
— Чего вам — кипу пластинок? Или кассовый аппарат? — Он сопроводил эго смиренным жестом, — берите, пожалуйста. — Хотите алмазные иголки из картриджей? Они по десять баксов за штуку идут.
— Очень смешно, — сказал Кумбс, — но мы здесь по вполне легальному делу.
— Ты по-прежнему занимаешься фотографией?
— То так, то эдак.
— Ты ж не людей сюда фотографировать приехал.
Выдержав паузу, Бет произнесла:
— Главным образом мы рассчитываем на уроки музыки.
— Ты хочешь здесь давать уроки?
— Мы подумали, — сказала Бет, — что ты мог бы нам помочь. Ты довольно неплохо устроился. У тебя магазин; наверняка уже и знакомства завелись среди людей, которые интересуются музыкой. Ты же нотами собираешься торговать?
— Нет, — сказал Шиллинг, — и работы для вас у меня тоже нет. Валять дурака я тут не имею права; у меня весьма ограниченный бюджет и более чем достаточно расходов.
— Ты можешь нас порекомендовать, — возбужденно затараторил Кумбс, — это тебе ничего не будет стоить. Приходят старушки, спрашивают учителя фортепьяно. А под Рождество что ты собираешься делать? Ты не справишься тут один; тебе понадобится помощь.
— Ты, конечно же, кого-нибудь наймешь, — настаивала Бет, — странно, что ты еще не сделал этого.
— Я не большой мастер нанимать.
— Думаешь, сможешь обойтись без помощников?
— Я же говорю — у меня не так много покупателей. И денег тоже, — Шиллинг неотрывно смотрел на ящики с пластинками, стоящие между витринами. — Я повешу возле кассы карточку с вашим именем и адресом. Если кому-то понадобится учитель фортепьяно — направлю к вам. Это все, что я могу для вас сделать.
— А тебе не кажется, что ты задолжал нам кое-что?
— Что же это, господи?
— Что бы ты ни делал, — торопливо, спотыкаясь на словах, заговорил Кумбс, — тебе никогда не искупить зла, которое ты причинил нам. Ты должен встать на колени и молить Господа о прощении.
— Ты имеешь в виду, — сказал Шиллинг, — что, раз я не заплатил ей тогда, я должен заплатить ей теперь?
Секунду Кумбс стоял столбом и только моргал глазами, а потом расплавился, превратившись в лужу бешенства.
— Да я в порошок тебя сотру, — сказал он, скрипя зубами, — ты…
— Пойдем, — позвала Бет и пошла к двери. — Пойдем, Дэнни.
— Мне тут недавно рассказали байку, — продолжал Шиллинг, обращаясь к Дэнни Кумбсу, — как раз по твоей части. В женском душе установили одностороннее зеркало — такое большое, знаешь, в полный рост. Может, ты растолкуешь мне, как это работает? С внутренней стороны отражает, а с внешней — просто окно.
Бет побледнела, но, держа себя в руках, произнесла:
