В поисках утраченного

спешке выполняет домашнее задание по математике.

Джойс чувствует, что живет на окраине драгоценного, ускользающего от нее мира. За ее окном события текут своим чередом безостановочно, подчиняясь своей внутренней логике. Каждая секунда, каждое мгновение разворачивается в первый и последний раз. Этот процесс нельзя ни прервать, ни скопировать, ни вернуть.

Окно затуманивается от дыхания Джойс. Внешний мир постепенно исчезает, и реальность кажется все более и более относительной. Джойс вытирает стекло рукавом. На противоположной стороне улицы длинноволосая девочка закончила задание по математике и складывает тетрадки в яркий рюкзак.

Джойс начинает дрожать, хотя в квартире тепло. Она поворачивается к компьютеру в надежде найти что-нибудь, за что можно зацепиться, хоть какую-нибудь определенность, но колдовство рассеялось. Слова на экране потеряли смысл. Предметы вокруг кажутся незнакомыми. Как будто Джойс очнулась от долгого сна и оказалась за чужим письменным столом.

Оглядываясь по сторонам, она обнаруживает только один знакомый предмет: брошенную в мусорную корзинку фотографию Сюзи Лего, служащей № 3445.

Понемногу запах оплавленного винила рассеивается.

Мария Либр

НОА И САЙМОН, в сандалетах на босу ногу, с полотенцами на шее, выбегают из дома. Покидая сад, они сталкиваются с почтальоном. Придя в себя, старик поправляет кепку, очки и передает Ноа конверт.

Это его письмо Саре, адресованное до востребования в Релай и возвращенное с пометкой: «Такое почтовое отделение не существует».

Ноа пожимает плечами и бежит дальше. Саймон, уже в добрых десяти метрах впереди, кричит ему «Давай! Быстрее!» На углу они впрыгивают в старый небесно-синий автобус, направляющийся в Хуангриего.

За пределами Ла-Асунсьона автобусный маршрут пересекает воздушный коридор аэропорта Сантьяго-Марино. Воздух сотрясается от мощного гула. Саймон высовывает голову из окна как раз в тот момент, когда над горным склоном медленно проплывает белое брюхо «боинга». Самолет набирает высоту, поворачивает к материку и исчезает в солнечных лучах, а битком набитый автобус, грохоча стальными боками, продолжает свой путь вниз к берегу моря.

Простые удовольствия автобусной поездки.

Волны пыли и цветочной пыльцы перекатываются внутрь через открытое окно. Водитель апатично крутит руль, непрерывно нажимая на кнопки радиоприемника. Сквозь скрежет пробиваются обрывки cumbia[12] и рекламы моющего средства. Трижды на каждом километре автобус подбирает или высаживает пассажиров. Перед каждой остановкой тормоза стонут так, словно через пару метров отдадут богу душу. А когда автобус снова трогается с места, наступает очередь трансмиссии издавать предсмертный скрежет. Между двумя этими угрозами автобус катится без особых проблем с помощью — необходимо это отметить — горного склона.

После бесконечных крутых поворотов дорога вырывается на уровень моря и мчится прямо к воде. Каждый раз Ноа надеется, что автобус не остановится, а поплывет к горизонту.

При подъезде к Хуангриего дома встречаются реже. Придорожная полоса заполнена суденышками, рыболовными снастями, шаткими хижинами, и наконец появляется пляж Мария Либр. Скрежет тормозов, стон трансмиссии… Ноа и Саймон оказываются лицом к лицу с бескрайним океаном.

Саймон мчится через дорогу, через строй кокосовых пальм, вылетает на пляж, сбрасывая на ходу одежду, и нагишом, очертя голову бросается в прибой.

Ноа, ухмыляясь, раскатывает бамбуковый коврик точно в центре пляжа, откуда хорошо видно мальчика. Он просто зачарован огромным потоком энергии, бьющим из этого маленького Homo sapiens. Каждую минуту Саймон выскакивает из воды с новым сокровищем: золотой монетой, изумрудом, статуэткой из слоновой кости. Ноа встречает артефакты радостными криками и запихивает находки в старый пластиковый мешок — их импровизированный сейф, — который вскоре переполняется мокрыми камнями, осколками блестящего стекла и раковинами, тут и там сотрясаемыми рвущимися на свободу рачками-отшельниками.

До приезда на остров Маргарита Ноа никогда не бывал на пляжах, и это запоздалое открытие ошеломляет его. Пристально глядя на море, он снова испытывает головокружение, знакомое по огромным равнинам Саскачевана. Монотонный рев волн напоминает ветер в ячменных полях и приводит Ноа в состояние, благоприятное для сочинения безумных историй, которые он вечером расскажет Саймону.

Картина была бы совершенной, если бы не присутствие Бабушки, старой яхты, много лет назад брошенной у дороги и неуклонно разрушающейся. Иллюминаторы выломаны, корпус разваливается под тяжестью ржавчины. В нижней части кормы еще можно различить по остаткам краски название корабля (Бабушка) и порт приписки (Такспан, Мексика). Установленная на самодельные морские салазки, яхта напоминает зловещую болотную птицу, притаившуюся среди кокосовых пальм.

Ноа настороженно и со странной тревогой поглядывает на Бабушку. Старая яхта навевает мысли о прибывающих морем нелегальных эмигрантах, и он невольно представляет семью кубинских беженцев, которых когда-то унесло от Майами-Бич на этой старой ветхой посудине. Интересно, как бы сложилась его жизнь, если бы он вырос на лодке, а не в трейлере.

Ближе к вечеру в дальнем конце залива солнце неожиданно, без всякого предупреждения катится в море.

Прикрыв глаза ладонью, Ноа изучает небо. Вдали от берега Тринидада горизонт подозрительно темнеет. Высоко над территориальными водами собирается огромная дождевая туча. Правда, пока видны только легкие перистые облака, крохотные частички льда, плавающие в десяти тысячах метрах над уровнем моря.

Ноа снимает рубашку и ныряет за Саймоном, поскольку возникает реальная угроза, что у мальчика вырастут жабры и он навсегда останется в океане. С дразнящей беспечностью Ноа сажает маленького мятежника на плечо, выносит на сушу и, не обращая внимания на протесты, энергично растирает полотенцем. Эта сцена повторяется каждый раз, когда они приезжают на пляж. Саймон кажется прототипом нового человеческого подвида, полуземного, полуводяного. Но может быть, это просто нормальное поведение островитянина?

Они одеваются, тщетно пытаются вытряхнуть песок из одежды и, поглощая сандвичи с чоризо,[13] сделанные для них Марией, бегут, чтобы не упустить старый небесно- синий автобус, возвращающийся в Ла-Асунсьон.

Когда они приближаются к дороге, Ноа оглядывается и бросает последний взгляд на кокосовые пальмы. Бабушка на салазках, одинокая и грозная, похоже, наблюдает за ними.

Колониальные архивы

ШОССЕ 627, САСКАЧЕВАН.

По обе стороны дороги тянутся кукурузные поля, бесконечные, как Тихий океан. Ничто не прерывает горизонтального совершенства огромной равнины, разве что крохотный силуэт на юго-западе.

С первого взгляда он напоминает слона на подпорках с пагодой на спине. Силуэт постепенно растет, становится отчетливее, пока, наконец, не различается Бабушка, пересекающая прерию на железных салазках, словно в сюрреалистическом бродячем зверинце Сальватора Дали. Она