что если они двинутся дальше, то тем самым доставят прекрасное развлечение засевшему на срубе татуированному сумасшедшему. 'Да ты знаешь, хмырь, на кого прешь? — зарычали верзилы, пытаясь держать марку. — Мы тебя найдем, синяк недорезанный…' Щучка в ответ только издевательски захихикал, но затем внезапно стер ухмылку с лица, и теперь оно дышало одной беспощадной злобой. 'Ну все, козлы, хана вам', — прошептал Толя и прицелился. Каждому из верзил показалось, будто он целится именно в него, и все трое шарахнулись назад к берегу. Я вздрогнул — мне показалось, что вот-вот прогремят выстрелы, но, к счастью, Толя заметил, как дед Фатьян грозит ему кулаком, и вовремя опомнился. Анна и ее дружок повернулись и наблюдали со скамейки за всем происходящим. В глазах чернявого господина страх боролся с негодованием, в глазах Анны я увидел только любопытство. Я невольно залюбовался ею. Она, как и прежде, была удивительно хороша, черты ее, как и прежде, дышали страстью, но теперь к этой страстности примешивалось что-то грубое и жестокое. Как то ни странно, но именно эта жестокость с особой силой завораживала и притягивала взгляд. 'Нету у них бензина', — проворчал один из верзил, проходя на мостки мимо своего хозяина. Затем все трое молча перелезли в катера и принялись отвязывать причальные концы. Было видно, как плохо их слушаются дрожащие руки. 'Пойдем, дорогая, — осевшим голосом обратился к Анне чернявый господин. — Мы попали к каким-то бандитам… Но я этого так не оставлю'. — 'Вот гаденыш', — подумал я и тихо свистнул. Хозяин жизни, в этот момент уже вступивший на мостки, затравленно оглянулся. Тут я состроил гримасу, усвоенную мною из древнекитайского канона 'Мощь царя обезьян'. 'А-а-а!' — завопил от ужаса избранник Анны, поскользнулся на мокрых мостках и сначала с размаху хряснулся о них всем своим грузным телом, а затем, как бревно, скатился в воду и сразу пошел ко дну, хотя глубина в этом месте была по колено. Анна только усмехнулась и не сделала ни малейшей попытки прийти ему на помощь. Верзилы попрыгали в воду и, кряхтя и матерясь, стали втаскивать своего облепленного водорослями патрона сначала на мостки, а потом в катер. Патрон безвольно висел у них на руках, рыгал, извергал потоки грязной воды и что-то неразборчиво бормотал — видимо, грозился, но потихоньку, опасаясь разгневать страшных обитателей этого места. Лишь когда мужчины расположились на судах и уже стали заводить моторы, Анна грациозной походкой вступила на мостки. До этого она несколько раз скользнула по мне взглядом, однако не узнала, что и неудивительно — ей ведь не приходилось ранее видеть меня в рваной тельняшке, с лицом, перепачканным пылью и смолой, и с моховой трухой в волосах. К тому же всякий раз, как она смотрела на меня, я отводил глаза и опускал голову. Но теперь, когда я увидел ее уходящей, забытая нежность волной подкатила к моему сердцу. 'Анна!' — негромко позвал я, сам не зная, что собираюсь ей сказать. Она резко остановилась, словно пораженная электротоком, и затем медленно повернулась ко мне. Сорвав с глаз темные очки, которые она уже успела надеть, она отшвырнула их в воду и впилась в меня взглядом. 'Ты, здесь! И в каком виде!' — произнесла она с пренебрежительной усмешкой. От нестерпимого высокомерия, прозвучавшего в ее голосе, нежность в моей душе мгновенно сменилась раздражением. Вдобавок я тут же вспомнил, что она как-никак явилась сюда не одна, а с любовником. Анна хотела добавить еще какие-то презрительные слова, но гнев уже сыграл свою недобрую роль, и мои черты вновь как бы сами собой сложились в гримасу из канона 'Мощь царя обезьян'. Любимая вскрикнула от ужаса, поскользнулась на мокрых досках (увы! зачем мы их так гладко обстрогали?!), потеряла равновесие и, падая, врезалась головой в выступ на обшивке катера с такой силой, что выступ на моих глазах полностью вдавился внутрь. Затем она медленно съехала спиной по борту суденышка и уселась на мостки, продолжая опираться спиной на борт и раскачиваться вместе с покачиванием катера, словно жрица какого-то восточного культа. Кривая усмешка так и застыла на ее лице, глаза сошлись к переносице, из уголка перекошенного рта побежала струйка слюны. Она пощупала ушибленное место на голове и неожиданно глупо захихикала. 'Дорогая, что с тобой? Ты не ушиблась?' — перегнулся к ней через борт чернявый господин. 'Не-а!' — бодро ответила Анна и захихикала снова. 'Что вы смотрите, идиоты, ей плохо! — обрушился чернявый на верзил. — Быстро грузите ее на катер!' Выскочив на мостки, двое верзил подхватили Анну под локти, но она вдруг начала яростно отбиваться. 'Мне хорошо! Отвалите! Отстаньте от меня, волки позорные! — хриплым басом закричала любимая. — Не хочу я с вами ехать!
Пустите меня, я хочу с мужиками остаться! Они классные, я сейчас бухну с ними…' Верзилы с трудом одолели Анну и перетащили ее на катер, причем каждый из них — такова уж холуйская доля! — получил при этом немало оплеух. Ведущий катер зафыркал мотором, не без труда развернулся, стараясь не угодить в чащу тростника, и потащил за собой второе судно, на борту которого Анна билась в объятиях своего интимного друга и одного из верзил. 'Куда вы меня везете, пидорасы?! — ревела она. — Я что, по-вашему, просто баба? Нет, я баба не простая, я дочь Кирова! Я — дочь Кирова, поняли, козлы?! Пустите меня к мужикам, бля, к народу!' Вся эта галиматья еще долго разносилась эхом над тихими водами, пока наконец не стихла и оба катера не слились в голубой поблескивающей дали в одну маленькую точку. Лишь тогда я оторвал от них взгляд, воткнул топор обратно в колоду и громко объявил: 'Мужики, Толян чуть мокруху не устроил, поэтому вечером ему не наливать'. 'Да вы бы пропали без меня! — завопил Щучка, бегая среди стропил и возбужденно размахивая руками. — Они бы весь бензин у вас забрали!' — 'Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается', — рассудительно заметил я. Повернувшись к озеру, я вновь с легкой грустью вгляделся в даль, но суда уже окончательно скрылись из виду. Со вздохом я негромко процитировал заключительные строки собственной поэмы:
КОНЕЦ.
Сентябрь 2000 г., с. Криница — 11.07.2002 г., Москва.
