Товарищ мой

— Дальние и близкие,
Севские и рыльские.

А вон те танкисты-хлопцы —
По приказу — конотопцы.

Нас ведет святая месть —
Сгинет ворог лютый.
И столица в нашу честь
Отдает салюты.

— Ну, спасибо, что пришли,
Что свободу принесли.

— Не хвалите нас, родные.
Похвалы — потом.
Ведь у родины — России
Мы в долгу большом:

Мы поля и города
 Оставляли на года,
На тоску-разлуку,
На печаль, на муку.

Нет с тех пор покоя
До исхода боя.

— Ну, попейте молока...
— Нету времени пока.
— Ну, зайдите на порог...
— Мы спешим, мамаша.

— Ну, прощайте, дай вам бог, —
И рукой помашет.

1943 Нежин

СОВЕТСКИЕ ТАНКИ В БРЮССЕЛЕ

Я не знаю, где их подожгли.
На Кубани, быть может...
Иль за Доном
Погибли носители русской брони,
Был недолог их век,
Но он славно и яростно прожит.
И, уже запылав,
Шли,
Стреляли,
Давили они.

Немцы их захватили.
Огонь вырывался со свистом.
Даже к мертвым машинам
С опаской сползались враги.
Там, под люками,
Черные руки сгоревших танкистов
Крепкой хваткой сжимали
Оторванные рычаги.

Чтобы скрыть
Свой провал и позор своего отступленья,
Чтоб забыть, как гремит
Между Волгой и Доном метель,
Повезли их в Европу —
Показывать для устрашенья,
Так сгоревшие танки
Приехали в старый Брюссель.

Их на площадь поставили.
Хрипло смеялись убийцы,
А советские танки
Стояли угрюмой стеной.
И в глубоком безмолвье
Смотрели на башни
Бельгийцы.
И, пока не стемнело,
Старались пройти стороной.

Ночь настала.
Уснул грустный город немецкого плена.