А точный, ясный, неизменный, И как всегда позитивист, Одной и той же предан думе, И не витая в небесах, Всё в том же сереньком костюме, Давно протертом на локтях, 'Идет, Ему коня подводят…' Но таково его нутро Он лошадь роскошью находит, И опускается в метро. И, путь вторым проделав классом, Слегка смущенный, весь в пыли, К верхам, к низам, к эрдекам, к массам, Выходит вновь из-под земли. В его руках — передовая. На пальцах кляксы от пера. 'И се, равнину оглашая, Далече грянуло ура. И он промчался пред полками', Простой, решительный, седой, Сверкая круглыми очками… 'За ним вослед неслись толпой' Гнезда папаши Милюкова Достопочтенные птенцы, Его редакторского слова, Как выражается Кускова, Издревле верные жрецы: Демидов, ласковый и смуглый, И Волков, твердый как булат. И Коновалов, с виду круглый, А по характеру квадрат. Маститый Неманов-Женевский, Борисов, папин мамелюк, Научный двигатель Делевский, И просто двигатель — Зелюк. И все проделавший этапы Столь многочисленных карьер, И посвящённый буллой папы В чин кардинала Кулишер. И хмурый Марков, вождь казацкий, Дитя землячеств и станиц. И, наконец, профессор Шацкий, 'Одно из славных русских лиц'… И, с анархического фланга, Немного буйный Осоргин. И, капитан второго ранга, Отшвартовавшийся Лукин. Князья — Барятинский, Волконский, Князь Оболенский, Павел Гронский, И Зуров, Бунинский тиун. Последний римлянин Лозинский, Всегда обиженный Ладинский, И Сумский, он же и Каплун. И Адамович ядовитый, Чей яд опаснее боа, И сей, действительно маститый И знаменитый Бенуа. И рядом маленький Унковский, И Дионео, он же Шкловский, Полу-Эйнштейн, полу-Бергсон. И Шальнев, харьковский иль тульский, И проницательный Мочульский, И тьма министров и персон. И, с виду дож венецианский, Не граф, но всё-таки Сперанский, И Мад, и вдумчивый Цетлин, И Абациев, горный сын, Наш Богом данный осетин. И Оцуп, выдумавший 'Числа'. И Мейснер, спирт и скипидар. И на строку глядевший кисло Братоубийственный Вакар. И, по обычаю Прокруста, Рукой Абрамыча-отца Усекновенная Августа Без предисловья и конца. И он, осолнечен, олунен, Пред ликом чьим лишь ниц падёшь, О ком сказал директор: — Бунин Уж очень дорог, но хорош! И дважды крупный Калишевич, Как таковой, и как Словцов. И Мирский, он же и Гецевич, Из оперившихся птенцов. И Кузнецова — дочь курганов, И сам блистательный Алданов, И Вера Муромцева, и Усердный Зноско, чьи статьи Почище всяческих романов. И Азов, старый сибарит. И Поляков из объявлений. И наш Ступницкий, наш Арсений, Папашин новый фаворит. И указательный, как палец, Мякотин, местный иерей. И Жаботинский, друг-скиталец, И друг 'Последних Новостей'. И Бенедиктов благородный, И Метцлей выводок дородный,
