Привет, давай поговорим

— Нет сегодня самолетиков, — говорит папа и проводит здоровой рукой по ее волосам.

Мама откатывает меня к пластиковым креслам. Становится передо мной на колени. Она плачет.

Мне кажется, я никогда больше не смогу дышать.

Мама обнимает меня.

— Все образуется, малышка. Ты самая лучшая, самая умная, самая чудесная девочка в мире. Мы как- нибудь это переживем.

Нет. Я — нет.

Миссис В. тоже плачет. Она садится в соседнее кресло и берет мои руки в свои.

— Малыш, я знаю, тебе тяжело. Видишь, никак у нас не получается отвезти тебя в Вашингтон.

Я просто сижу. Хрустальное утро обрушилось вниз разбитым стеклом.

Глава двадцать девятая

Дома я прошу маму сразу уложить меня в постель. Я не хочу есть. Пытаюсь заснуть, но в висках стучат вопросы: сначала из игры, потом те, которые начинаются со слова «почему».

Почему они мне не позвонили?

Почему не сказали, что завтракают в кафе?

Почему я не могу быть такой, как все?

Больше нет сил сдерживаться — и я рыдаю, уткнувшись в подушку. Ириска облизывает меня и тычется в руку холодным носом, но мне все равно.

Они нарочно меня бросили! Как они могли? Нарочно! Нарочно!

Мне хочется затопать ногами — и топать, и топать изо всех сил. И я злюсь еще сильнее, потому что я даже этого не могу! Не могу выпустить наружу злость, как все.

Пенни тихонько приоткрывает дверь и, увидев, что я не сплю, заходит и забирается ко мне под одеяло. От нее пахнет арбузным шампунем. Она пересчитывает пальцы сначала у меня на руках, потом у себя: «Один, два, тли, пять» — и начинает считать сначала. Она даже учит Душку считать и грозно повторяет: «Два, Дуська, два!» Мне становится немного легче.

— Пенни, вот ты где! — заглядывает папа. — Развлекаешь Мелоди?

— Ди-Ди холосая!

— Хорошая, самая лучшая, — соглашается папа. — Мелоди, дочка, ты как, ничего? — Он гладит меня по голове.

Я киваю. И показываю на его забинтованную руку.

— Да уж, болит. Конечно, это было глупо, стена же не виновата. Но мне полегчало.

Я снова киваю.

Папа вытаскивает Пенни из-под одеяла.

— Есть хочешь, мисс Пенни? — спрашивает он.

— Сосиску! — требует Пенни.

— Мелоди, а тебе что приготовить?

Мне ничего не хочется. Я трясу головой и показываю на часы.

— Позже? — догадывается папа.

Я улыбаюсь в ответ, он забирает Пенни и уводит ее на кухню.

В коридоре звонит телефон, мама берет трубку.

— Да, здравствуйте, мистер Димминг! — Она быстро заходит ко мне, сжимает трубку так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Нет, я не понимаю, — резко отвечает она. — Почему нам никто не позвонил? — Мама долго слушает, что он ей говорит, наконец взрывается: — Мы спокойно могли приехать в аэропорт на час раньше. Мы могли приехать хоть в пять утра. Вы понимаете, какой это страшный удар для моей дочери?

Мистер Димминг что-то отвечает, мама молчит, слушает.

— Да, очень возможно, что она самый сильный игрок в команде. Была самым сильным игроком. Вы слышите? Была! Потому что она уже больше не в команде! — Опять пауза. — Что? Вы все уладите? В следующий раз? Вы шутите, мистер Димминг?

Мама нажимает на сброс и швыряет телефон в угол. Взяв у меня на столе салфетку, она вытирает глаза, тяжело опускается на стул возле кровати и сморкается. Я поворачиваюсь к ней.

— Мелоди, доченька, если бы я могла облегчить твою боль, — тихо и грустно говорит мама.

Я тоже реву.

Мама сажает меня к себе на колени. Конечно, мне уже не так удобно, как в детстве, но все равно очень хорошо. Слегка покачиваясь, мама гладит меня по голове, и под стук ее сердца я засыпаю.

Глава тридцатая

В том, что сегодня случилось, виновата только я. Мне надо было послушаться родителей. Надо было остаться с ними дома. Но я не захотела.

Утром лил дождь, сверкали молнии. Порывистый ветер стучал в окно. В такую погоду от зонтов и плащей толку мало. Пропитанный влажностью воздух казался сизым и плотным.

Пришел папа с рукой на перевязи и опустился на стул, на котором всегда читал мне по вечерам.

— Ну и погодка.

Я кивнула.

— Твоя команда вчера продула в Вашингтоне. Девятое место, так себе результат.

Только это уже не моя команда. Я постаралась сделать вид, что мне все равно, быстро заморгала и отвернулась к стене.

— Что тут скажешь, Мелоди.

Когда папа закрыл за собой дверь, слезы хлынули у меня из глаз.

Сначала я не собиралась идти в школу. Все равно считается, что я в Вашингтоне. А если пойду, придется весь день сидеть в СК-5 вместе с Вилли, Марией и Фредди. Какой смысл?

Но потом я передумала. Вот просто перестала себя жалеть, разозлилась и решила: чего ради я должна отсиживаться дома как побитая собака? Пойду в школу, и пусть все видят, что им меня не сломать.

Заглянула мама.

— Может, останешься? Никто же не будет ругаться.

Я затрясла головой: нет! нет! нет! Ногами сбросила одеяло.

Мама вздохнула.

— Хорошо, хорошо! Просто погода кошмарная, а у меня мигрень, а у Пенни сопли, а Ириску вырвало на ковер — пришлось закрыть ее в подвале.

Мама умыла меня, одела и снесла вниз. Обычно меня таскает по лестнице папа, но у него болит рука — пришлось маме. Она усадила меня в старую коляску (электрической в грозу лучше не пользоваться), прикрепила к ней старый планшет из оргстекла (Эльвирой тоже лучше не пользоваться) и, смахнув пот со лба, присела отдышаться.

— По-моему, это на весь день. — Отвернувшись от окна, по которому лились потоки воды, мама провела расческой по моим волосам и шепнула: — Мелоди, девочка, мне так жаль.

Я прикоснулась к ее руке.

Дождь не переставал.

Мама накормила меня омлетом и манной кашей. Она подносила ложку к моему рту молча, вторую руку прижимала ко лбу. Может, думала о том, сколько раз она уже меня вот так кормила и сколько раз ей еще придется это делать.

Громко шмыгая носом и кашляя, в кухню вошла Пенни. На ней была желтая пижамка с уточками, на голове панама. Мама на секунду отвлеклась от моей каши и вытерла Пенни нос бумажным платком. Пенни