сбегать в магазин, но Лера его не отпускала.
Им стало очень весело, и незаметно они прикончили всю водку. Ощущения счастья и легкости как не бывало, внезапно закружилась голова, стало сильно мутить.
— Толик, где у тебя раковина? — взмолилась Лера.
Он вывел ее в коридор и показал на дверь, а сам направился к соседней. В туалете ее чуть не вывернуло наизнанку. Когда Лера вернулась в комнату, Толик без сил, в одежде лежал на кровати, бледный и опустошенный. Она легла рядом и через секунду провалилась в черный, без сновидений сон.
Проснулась в девять утра от страшной головной боли.
— Ты не спишь? — спросила Лера. — Как тебе?
— Хреново.
— Мне тоже. А кто-то обещал никаких последствий…
Вместо ответа Толик положил влажную ладонь ей на грудь. Лера не шелохнулась…
Она вернулась из душа бодрой, свежей и энергичной. Голова побаливала, но на щеках играл озорной румянец. Толик заварил крепкий чай, нашел где-то «ананасовые» вафли, чем привел Леру в неописуемый восторг.
— Ты просто волшебник! Ну прямо как у нас в общаге, — с ностальгическими нотками в голосе сказала она.
Выходить из теплой комнаты на улицу не хотелось. Лера подошла к окну, за которым открылся безрадостный пейзаж — дождь, грязь и слякоть.
— Вот если бы отсюда виднелось Средиземное море…
— Да какая разница? Везде одно и то же, — вдруг как бы сам себе сказал Толик. — Стада голодных рабов…
Лера вздрогнула — лицо ее нового друга внезапно стало хмурым и сосредоточенным, видимо, она задела какую-то тонкую струну. Потом он часто произносил эти слова — «стада голодных рабов».
Они начали встречаться. Об очередном свидании договаривались на стадионе, где Толик проводил уроки.
Толик оказался далеко не простым парнем. Лере впервые довелось столкнуться с человеком, одержимым почти маниакальной идеей. Он мечтал уехать на Запад. Выработал собственную классификацию, в которой все страны ранжировались «по степени свободы». Список возглавляли США. Очень высоко он оценивал Австралию, Новую Зеландию, Канаду и Англию. Причем именно в таком порядке. Обо всех остальных странах отзывался пренебрежительно: «Италия — страна мафии и коррупции, вообще итальянцы несерьезный народ, правительства меняются как перчатки. Франция — с сильными тоталитарными предпосылками, о чем говорит почти двадцатилетний культ личности де Голля. Швеция — доиграется со своим социализмом до полного краха. Швейцария — укрывательница преступных капиталов, мировая финансовая помойка… И так далее…
Но больше всего от него доставалось России и ее жителям, которых Толик иначе, как «стадом голодных рабов», не называл. Такая патологическая нелюбовь к собственному народу поначалу шокировала Леру. Соблазнить его поездкой в Питер или в Москву, о чем постоянно грезила Лера, было невозможно, — прелести столиц его не манили. «Везде стада голодных рабов», — твердил он.
Как выяснилось, институт физкультуры он не закончил, — был отчислен за неуспеваемость. Из сборной команды по волейболу исключили за несоблюдение спортивного режима. Дома ему повезло — удалось устроиться в школу учителем, и именно тогда, по собственному признанию, он начал готовить себя к тяжелой жизни американского чернорабочего — занялся штангой, борьбой и бегом. Он уверял, что согласен в США на любую работу — грузить ящики в порту, мыть посуду в ресторане, убирать туалеты, лишь бы жить в свободной стране.
Его многочисленные учебники и словари были исписаны бисерным почерком, он настойчиво зубрил английский, шлифовал произношение, прокручивая по видео записи американских боевиков. Четырежды пробовал выехать за границу, — трижды в США и один раз в Норвегию, — но безрезультатно. Приглашения, которые он выпрашивал у случайных знакомых иностранцев, иногда ему присылали, но посольства упорно отказывали в визе.
— Женщинам легче, — с завистью говорил он. — Во-первых, самый верный способ — брак. Тут уж никто не придерется. Во-вторых, «бэйби-центры», где набирают домработниц из слаборазвитых стран за триста долларов в месяц. Да мало ли что.
Вот уже год, как Толик стал прихожанином евангелистской церкви, вся паства которой несколько лет назад уехала в США. Толик же упустил момент и теперь пытался наверстать упущенное. Но пока новая братия только-только собиралась, а пресвитер не заводил о переезде и речи.
Последнее время он пребывал в полной растерянности — в американском посольстве в очередной раз отказали в визе. Оставалась слабая надежда получить вызов от шведа, с которым познакомился месяц назад, но время шло, приглашение не приходило, шансы уменьшались.
— Если не получу до весны приглашение, — решительно заявлял Толик после каждой безрезультатной проверки почтового ящика, — поеду в Польшу. В Варшаве вербуют наемников в горячие точки — два года воюешь, а потом получаешь вид на жительство во Франции.
В этот же вечер с перепугу Лерка написала мне письмо.
«Милая Региночка!
Спасай меня и моего любимого. Он сбрендил и собирается ехать в Польшу наниматься на войну. Мне его жалко, ведь это безумие! А вдруг он погибнет? Я ведь люблю его. Знаешь, я подумала, а что, если выйти замуж за какого-нибудь старого мухомора и уехать в США? А потом как-нибудь к себе перетащить? Другого выхода я не вижу.
Вышли мне, пожалуйста, адрес службы знакомств в Штатах, а еще лучше свои старые письма с конкретными адресами и фамилиями. Пойми меня правильно, тебе они ни к чему, а мне человека спасать нужно. Время не терпит, я жду.
Вот такое письмо. А меня опять угораздило влюбиться. Толчком послужил Лерин скоропалительный «брак» — во мне проснулась ревность к чужому счастью. Я жила одна. Поздно вечером, когда за окнами темно и тихо, одиночество становилось почти физически ощутимым — оно звенело в ушах, наполняло воздух, которым я дышала.
Объектом моего обожания стал примерный отец семейства Тыну Куусе — эстонский полицейский и честный семьянин, живущий этажом выше. Тыну привлек мое внимание случайно, когда гулял с детьми во дворике около дома. Мы столкнулись в тот момент, когда я возвращалась из магазина с пакетом сока в руках. Мне так не терпелось почувствовать рядом сильное мужское плечо, что достаточно было с его стороны лишь вежливого кивка — и сердце мое растаяло.
Не знаю, догадывался ли Тыну о моем помешательстве, но сама я почти поверила, что моя влюбленность может оказаться взаимной. Я вела себя почти вызывающе: стремясь привлечь внимание, упорно появлялась на лестничной площадке именно в тот момент, когда Тыну выходил из квартиры, пыталась заговорить с ним. Это вызывало неодобрение его жены. Высокомерная Юта недовольно кривила рот.
Теперь я прислушивалась к голосам на верхнем этаже, ловила звуки музыки, которые изредка до меня долетали, а вечером, когда он играл с детьми во дворике около дома, подглядывала за ним из-за занавески. Никто не догадывался о моих фантазиях. По ночам, оставшись одна, я мечтала о нем. Подходила к зеркалу, снимала одежду и разглядывала свое тело. «Быть бы чуть повыше, похудее, посветлее…» — думала я.
Я ложилась на кровать, закрывала глаза и воображала, что рядом он, и представляла, как это бывает, когда мужчина и женщина спят вместе. Проводила пальцами по животу и прислушивалась к ощущениям. Сладкая волна прокатывалась по всему телу, грудь становилась упругой, казалось, я вот-вот лопну от желания.
«Что происходит со мной?» — в отчаянии размышляла я, утонув в одеяле и простынях. Становилось грустно, что я так и не узнала настоящей любви.
