Расследование смерти мадам Бовари

господина Леона?

Ф.: Нет, месье, клянусь вам! И этих двоих быт предостаточно!

Д.: Имеются ли у вас сведения о связи, существовавшей между месье и мадам Бовари до того, как они поженились?

Ф.: Месье, не заставляйте меня отвечать на подобные вопросы!

Д.: Чем занималась ваша хозяйка накануне своей смерти?

Ф.: За два дня до ее смерти, как и каждый день, месье около семи часов отправился верхом к пациентам, а мадам проснулась около восьми. Я помогла ей одеться, а потом пошла на рынок, купить свечей на су. Там я увидела, что люди столпились вокруг столба, на котором было вывешено объявление об описи нашего имущества. Я его сорвала и принесла ей. Когда мадам его увидела, то чуть не лишилась чувств и велела взять мне место в дилижансе в Руан на тот же день. Она вернулась только около семи вечера. Не думаю, что месье был предупрежден об этой поездке.

Д.: А на следующий день?

Ф.: Она так ничего и не сказала месье, и он все еще не знал, что дом собираются арестовать. Когда он уехал, она встала и выскочила на улицу, без манто, в ботиночках. Я даже не успела догнать ее и сказать, чтобы она накинула на себя что-нибудь и сменила обувь. Не знаю, куда она пошла. Наверное, за город, потому что потом я видела ее вещи, испачканные грязью и порванные. Вечером месье вернулся раньше ее — часам к пяти, кажется. Он так ничего и не знал, и я рассказала ему об аресте дома. Месье был потрясен. Он послал меня искать мадам по всем соседям, но ее нигде не было. Когда я вернулась около шести, мадам уже пришла и лежала в постели. Месье сказал, что я больше не нужна, и я отправилась в свою комнату. Я вышла оттуда, только когда месье меня позвал и сказал, что мадам заболела. Вскоре явился господин Омэ.

Д.: В тот день, то есть на следующий день после возвращения из Руана и накануне своей смерти, мадам отсутствовала с семи часов утра и до шести вечера? Вы не знаете, куда она ходила?

Ф.: Нет, месье.

Д.: Значит, следы грязи и колючки на одежде появились именно в тот день? Не могла ли она испачкаться раньше?

Ф.: Нет, месье. Накануне я помогала ей раздеваться. Я бы заметила это, как и следы от ударов (как говорят), которые два городских доктора нашли у нее на теле. Тогда точно ничего не было. И она в последнее утро меняла платье.

Д.: Куда она ходила в последний день?

Ф.: Ничего про это не знаю. Могу только повторить, что по приказанию господина Бовари искала ее после обеда по всему поселку, но так и не нашла.

Д: Фелисите, известно ли вам что-нибудь о письме, которое ваша хозяйка написала господину Бовари, чтобы сообщить ему о намерении свести счеты с жизнью?

Ф.: Нет, месье.

Д.: Если ваша хозяйка не отправляла письма немедленно, она складывала их в секретере?

Ф.: Да, месье.

Д.: Значит, разыскивая письмо, господин Бовари, естественно, направился к ее секретеру?

Ф.: Я об этом ничего не слышала. Во всяком случае, не видела, как месье Бовари это делал. Возможно, он искал его, когда я уже вернулась в свою комнату.

Д.: Вы прикасались к ее секретеру, чтобы навести там порядок или взять оттуда что- нибудь?

Ф.: Нет, месье, ни до ее смерти, ни после. Мадам не хотела, чтобы там что-либо трогали.

Д.: Фелисите, вы отправитесь сейчас с нами в дом ваших хозяев. Мы постараемся найти письмо, о котором я вам сказал.

Ф.: Хорошо, месье. Дайте мне только снять фартук.

Письмо не было найдено.

III

Что же тогда произошло? Может, кто-то в Ионвиле пожаловался на решительную манеру, с которой велось расследование? Или это было делом рук людей из префектуры, которые завидовали Делевуа и надеялись занять его место? Возможно, Делевуа, сам того не подозревая, допустил какую-нибудь профессиональную ошибку или обидел кого-нибудь. Ничего не было ясно, однако случилось так, что в следующую среду комиссара отозвали в Руан.

Неожиданно в Ионвиль явился элегантный атташе префектуры Руана, звали которого Лонгвиль. Делевуа и Реми едва были знакомы с ним, но ходили слухи, что он имеет большие связи, а также испытывает непреодолимое отвращение к любому второстепенному делу. Поэтому комиссар и молодой полицейский с немалым удивлением наблюдали, как он, с тростью в руке, одетый в элегантную, подбитую мехом шубу, выбирался утром из полицейского экипажа, в связи с обстоятельствами специально посланного в Ионвиль.

От его лошадей еще валил пар, экипаж остановился на другой стороне улицы, на некотором расстоянии от «Золотого льва». Господин Лонгвиль вылез из экипажа и в нерешительности встал рядом с ним, опасаясь, по-видимому, ступать по льду в своих изящных туфлях. Делевуа перешел дорогу, чтобы поздороваться с ним. Через окно гостиницы Реми видел, что патрон не менее десяти минут разговаривал с молодым благовоспитанным человеком, взмахивая руками, словно в негодовании. Он решил спуститься и поговорить с Делевуа.

Префектура, объяснил мертвенно-бледный комиссар, поменяла тактику. После того как она сама, да еще с таким энтузиазмом, запустила процедуру, дело собираются притормозить из-за некоторых непредвиденных реакций общественности. Распространяющиеся слухи о самоубийстве уже шокировали некоторые впечатлительные души. Что же будет, если начнут говорить об убийстве? Господин префект пожелал обсудить с Делевуа данную проблему, и именно поэтому Лонгвиль повезет комиссара в Руан. Реми останется на месте, ожидая возвращения патрона, или тоже будет отозван.

Лонгвиль по-прежнему стоял около своего экипажа, поглядывая по сторонам. Делевуа продолжал объяснять. Он говорил бесстрастно, словно новость его не удивляла и не имела к нему никакого отношения. На самом же деле старый сыщик был потрясен, и тот, кто хорошо знал его, заметил бы это.

Реми пришел в негодование.

— Но все-таки почему? — возмущался он.

— Эх, Реми, это приказ! Между истиной и общественным порядком Администрация всегда выбирает второе, и каждый раз бедолага следователь за это расплачивается! Скажи-ка мне, парень (тот хлыщ все равно не может нас услышать), ты по-прежнему собираешься делать карьеру в полиции?

— Да, конечно.

У комиссара было озадаченное лицо. Лонгвиль продолжал наблюдать за разговором издалека.

— Слушай, Реми, если можешь, меняй ремесло. И чем скорее, тем лучше!

— Но в чем дело?

— Ни в чем.

Делевуа казалось, что он испытывал к своему начальству должное уважение. Пока старый комиссар спускался со своим саквояжем из комнаты, в его голове проносились разные мысли: «Это уж слишком! Разве я допустил какую-нибудь оплошность? Может, что-то важное от меня ускользнуло? Или я кому-то стал неугоден?»

Реми был как громом пораженный. Вот так: тридцать лет безупречной службы, кабалы, невысокой