Прошло совсем немного времени, и мы уже катили по улицам Кенсингтона. Холмс заметил, с каким интересом я разглядываю из окошка кэба роскошные особняки, и понял, о чём я думаю.
— Да, Уотсон, общение с духами — дело на редкость выгодное. Мистер Хокшоу живёт как настоящий богач.
Через несколько мгновений кэб остановился у большого особняка, возведённого в царствование одного из Георгов. «Порубежный дом» — значилось на латунной табличке, украшавшей ворота. Холмс расплатился с кэбменом и позвонил. Нам открыл высокий слуга-негр отталкивающего вида в плохо сидящем костюме. Он старательно приглушал свой резкий, грубый голос, словно ему приказали общаться с гостями исключительно шёпотом. Приняв наши пальто, он проводил нас в «святилище» — мрачную комнату в задней части здания, озарённую мерцающими свечами. Когда мы вошли, навстречу нам шагнул сухопарый рыжеволосый мужчина лет пятидесяти.
— Здравствуйте, мистер Трелони, — произнёс он гадким, елейным голосом, кинувшись пожимать руку Холмсу.
— Добрый вечер, мистер Хокшоу, — чуть запнувшись, мрачно кивнул Холмс и на миг склонил голову в коротком поклоне.
Начался спектакль.
— Я крайне рад, что мой секретарь сумел выкроить для вас сегодня местечко. Колебания эфирного пространства набирали силу весь день, и я нисколько не сомневаюсь, что сегодня спиритический сеанс будет совершенно особенным.
— Надеюсь, что так, — ответил Холмс. Его голос дрожал от нетерпения.
Хокшоу озадаченно глянул на меня через плечо моего друга. Слезящиеся глаза остановились на мне с нескрываемой алчностью, что не могло не вызывать отвращения.
— А вы, позвольте узнать… — начал он.
Прежде чем я успел раскрыть рот, за меня уже ответил Холмс:
— Это Хэмиш, мой слуга и неизменный спутник. — Холмс ласково мне улыбнулся и добавил: — К счастью, он не отличается многословием.
Как можно величественнее я кивнул Хокшоу, после чего возмущённо посмотрел на Холмса. Тот, продолжая сиять сердечной улыбкой, сделал вид, что не заметил моего взгляда.
— Позвольте мне представить ещё одного… гостя, — Хокшоу явно замялся, подбирая верное слово. Совершенно очевидно, что, назови он посетителя клиентом, это бы прозвучало бестактно, неуместно, по- торгашески.
Медиум повернулся и поманил рукой. Из сумрака навстречу нам шагнул сухощавый седовласый мужчина с аккуратно подстриженными на военный манер усами.
— Сэр Роберт Хайт, позвольте представить вам мистера Амброза Трелони.
Хайт склонил голову в поклоне, после чего сэр Роберт и мой друг обменялись рукопожатиями. Поскольку мне была отведена роль простого слуги, представлять меня гостям сочли излишним.
— Сегодняшним вечером мы очень рассчитываем установить контакт с сыном сэра Роберта, — проворковал Хокшоу. Несмотря на то что всем своим лицом он выражал сочувствие, его глаза оставались холодными и бесстрастными.
— Ну да, — тихо промолвил Холмс, внимательно разглядывая сэра Роберта.
Слова Хокшоу явно привели Хайта в замешательство. Черты несчастного отца, прежде чем ему удалось овладеть собой, на мгновение исказились от муки. Мне доводилось слышать о военной и политической карьере сэра Роберта, и потому случившееся показалось особенно странным и даже непостижимым. Я не мог понять, каким образом столь достойный, отважный, проницательный человек попал в лапы проходимца и мошенника Хокшоу. По-видимому, скорбь от потери сына была столь велика, что она затмила даже этот прозорливый разум. Так я решил по здравом размышлении.
Стоило повиснуть неловкой паузе, как распахнулась дверь и в комнату вошла тёмноволосая женщина в бордовом платье.
— Дорогой, прибыл последний гость, — произнесла она, подойдя к Хокшоу.
Медиум просиял от удовольствия и, как и все мы, повернулся к незнакомцу, стоявшему на пороге. Перед нашими взорами предстал высокий молодой человек с достаточно полным лицом. Последнему гостю явно не исполнилось и тридцати. Он был одет в чёрный шёлковый пиджак, его шею украшал пышный бант. Длинные светлые волосы доходили до воротника.
— Джентльмены, — торжественно промолвил Хокшоу, — позвольте вам представить мистера Себастьяна Мельмота.
По бледному лицу молодого человека скользнула лёгкая вежливая улыбка. Кое-что мне доводилось слышать и о Мельмоте. Он имел репутацию развратника, баловня и франта и являлся почитателем Оскара Уайльда. О его распущенности ходили самые разные слухи. Поговаривали даже, что он занимается чёрной магией. Подобные сплетни я слышал в своём клубе — их черёд наступает в поздний час, когда все партии сыграны, кии расставлены по местам, а джентльмены наслаждаются сигарами и бренди. Глядя на мягкие черты бледного, словно отлитого из гипса лица, которые в неверном сиянии свечей казались почти прекрасными, вы могли вообразить, будто оно воплощает собой всю невинность юности, однако большие полные губы, кривящиеся в заносчивой усмешке, выдавали жестокость и надменность.
Мы коротко поздоровались и представились, обменявшись рукопожатиями. Ладонь Мельмота была вялой и холодной. В отличие от Холмса, я сужу о людях не по внешнему облику. Я опираюсь на чутьё, инстинкты. Возможно, вы сочтёте подобный подход иррациональным для врача, человека науки, однако мне не только сразу стало ясно, что мистер Себастьян Мельмот — человек неприятный и не заслуживающий доверия, но я также сразу почувствовал исходящую от него злобу.
Миссис Хокшоу, каковой оказалась женщина в бордовом платье, включила граммофон, и полилась тихая лёгкая музыка неизвестного мне композитора. После этого хозяева задули все свечи, кроме одной, и попросили нас занять места у стола. Сам медиум устроился во главе его в величественного вида резном кресле, напоминавшем средневековый трон. Жена присела подле него, я — рядом с ней, далее расположились сэр Роберт, Холмс, а за ним — Мельмот.
С минуту царило молчание, которое никто не смел прервать. Преисполненные ожидания, мы сидели в этой мрачной комнате, будто бы онемев. Несмотря на то что одна свеча всё-таки горела, я мог разглядеть лишь бледные напряжённые лица гостей. Наконец хриплый голос граммофона умолк, и к нам обратилась миссис Хокшоу:
— Джентльмены, сегодняшним вечером мой муж попытается преодолеть ту невидимую сферу, что окружает наш физический мир, и установить связь с теми из ваших близких, чьи души уже навеки оставили тела. — Она говорила невыразительным, монотонным голосом, словно служила панихиду.
Вздор, который она несла, привёл меня в такое возмущение, что я едва сумел себя сдержать.
— Мне бы хотелось ещё раз подчеркнуть, сколь важно в точности выполнять всё, что я скажу, — продолжила она. — В противном случае попытка установить связь с потусторонним миром закончится неудачей. Более того, вы подвергнете опасности жизнь моего супруга.
Я кинул взгляд на Хокшоу. Казалось, он спал: глаза закрыты, голова поникла.
— Итак, приступим. Я прошу вас взять за руки соседей. После этого положите руки на стол. — Она замолчала в ожидании.
Мы выполнили требуемое.
— Благодарю вас. А теперь мы должны подождать, пока к нам не пробьётся дух-проводник.
Я сидел в тёмной комнате, чувствуя себя донельзя глупо. Меня переполняло безумное сочувствие к несчастным, которым не хватило воли и мужества смириться с утратой родных. Сколь презренны и жалки негодяи, вроде Хокшоу, обращающие горе людей в звонкую монету!
Мы просидели в молчании около десяти минут, вслушиваясь в тяжёлое дыхание Хокшоу. Постепенно я начал чувствовать, что веки мои тяжелеют и я проваливаюсь в сон, как вдруг в темноте раздался птичий щебет. Он был столь ясным и чётким, что, казалось, птичка летает кругами над столом, едва не касаясь крыльями наших лиц.
Вместе с птичьим пением в комнату ворвался холодный ветер. Пламя свечи заметалось из стороны в сторону, отбрасывая причудливые тени на бледные лица гостей, отчего создавалось жутковатое впечатление, будто лица плавятся, как воск, меняя черты.
