Он с силой выдохнул воздух и сказал:
— Теперь я понимаю, чего стоит значительная разница в их возрасте. Я понимаю, чего стоит Мастерсону поддерживать свое физическое состояние и способность выполнять свои супружеские обязанности. Но Господи! Я не мог бы не замечать, если бы ты искала утех и удовлетворения своих сексуальных потребностей на стороне и называла бы мое безразличие к этому «любовью». Я смог бы доставлять тебе наслаждение другими способами — губами, руками… любым способом, каким бы располагал. То, что принадлежит мне, — мое, и я ни с кем не намерен им делиться.
— Возможно, ни один из них не знает, как об этом заговорить. Я не стала бы слишком сурово осуждать их.
— Обещай, что сможешь и будешь свободно говорить со мной обо всем.
Джесс без труда могла дать ему такое обещание. Алистер облегчал для нее возможность раскрываться одним только взглядом. Бенедикт смотрел на нее так же, но не задавал вопросов. Его привязанность была спокойной и ничего особенного не обещала в будущем.
Требования Алистера были гораздо более серьезными и всеобъемлющими. Но такими же были его терпимость и приятие.
Джесс без особой охоты кивнула в знак согласия.
Он указал на пергамент, лежавший на столе:
— Письмо?
— Сестре. Рассказываю ей о своем путешествии.
— Упомянула меня?
— Да.
Глаза Алистера засветились.
— И что ты обо мне написала?
— О, пока еще ничего.
— Тебе надо так много рассказать?
— Да, и при этом я должна излагать все это с осторожностью. В конце концов, я о многом должна ее предупредить и предостеречь, а не писать только о тебе.
— Ты эгоистка.
Джессика встала и обогнула стол. Его взгляд следовал за ней по мере того, как она приближалась к нему, и в нем было восхищение и неприкрытая страсть. Она положила руку ему на плечо, отвела назад со лба темные волосы и поцеловала его.
— Мне приятно предъявлять требования на тебя, — пробормотала она, думая о Мастерсоне и его глупой гордости.
Алистер обнял ее за талию.
— Интересно, не изменятся ли твои взгляды в Лондоне, — прошептал он, — когда ты окажешься в окружении тех, кто будет судить тебя и твой выбор.
— Неужели ты считаешь меня столь легко поддающейся влияниям?
— Не знаю. — Он заглянул ей в глаза. — Не думаю, что и ты это знаешь.
До известной степени он был прав. Джесс всегда делала именно то, что считала пристойным и чего от нее ожидали.
— Мой отец не согласился бы с тобой. Он сказал бы тебе, что требуется большая сила убеждения, чтобы заставить меня что-нибудь сделать.
Алистер потянул ее к себе, и Джесс оказалась сидящей у него на коленях. Его руки обвились вокруг нее и сжали ее.
— Мысли о нем и его поведении вызывают у меня жажду насилия.
— Он не заслуживает подобных чувств. К тому же в некотором отношении я могу быть ему признательна. То, что когда-то вызывало у меня протест и было для меня тяжело, теперь стало моей второй натурой и облегчило мою жизнь.
Джесс провела пальцами по его волосам.
— И подумай только, как много удалось тебе узнать обо мне всего за две недели.
— Я и хочу узнавать тебя больше и глубже.
— Тебе это удается. — С каждым проходящим часом она чувствовала себя все свободнее и много лучше, сравнивая это состояние с тем, когда в конце долгого дня снимала корсет. Она начинала сомневаться в своей способности принять в будущем прежние правила поведения. — Это тебя пугает? Или успокаивает? Я с такой легкостью падаю в твои объятия, и, возможно, этот недостаток светской выдержки и необходимости бороться становится скучным для тебя?
— Ты каждую минуту бросаешь мне вызов, Джесс. И часто меня пугаешь. — Он положил голову ей на грудь. — Я не знаю, что значит от кого-нибудь в чем-нибудь зависеть, но от тебя я, похоже, завишу.
Джесс обхватила руками его широкие плечи и оперлась подбородком о его голову. Она могла бы догадаться, что такой человек, как Алистер, никогда ничего не делавший наполовину, с таким же самозабвением отдается страсти. Но не ожидала того, что он захочет приковать себя к одной женщине при столь широком выборе.
— Признаюсь, я напугана. Все так быстро изменилось.
— Неужели это так ужасно? Ты была прежде настолько счастлива?
— Я не была несчастлива.
— А теперь?
— Я не узнаю себя. Кто женщина, сидящая на коленях у распутника и готовая отдаться ему с такой же легкостью, с какой могла бы предложить чашку чаю?
— Она моя, и мне она нравится.
— Конечно, несносный ты человек.
Она прижалась щекой к его волосам.
— Достаточно ли тебя любила мать, Алистер? Ты поэтому так дорожишь мной?
— Любила, несмотря на печаль, связанную с моим зачатием и рождением. И я сделал бы что угодно, чтобы она была счастлива.
— Она любила бы внуков?
Алистер отстранился и посмотрел на нее:
— Ну, это задача Бейбери как наследника. Он позаботится об этом.
— А какую ответственность берешь на себя ты? — спросила она, нежно проведя большим пальцем по его щеке.
— Мой удел быть паршивой овцой в семье и совращать молодых вдов.
Она поцеловала его и, не отрывая от него губ, сказала:
— А я позабочусь о том, чтобы ты не сходил с этой прямой и узкой тропы, уготованной тебе в последние годы.
Его сильные руки заскользили по ее телу вдоль спины.
— Ну что мы с тобой за пара! Порочная вдова и раскаявшийся грешник.
Глава 16
— Прошу прощения, лорд Тарли.
Майкл остановился на первой ступеньке крыльца джентльменского клуба Ремингтона и, повернув голову, увидел поодаль кучера со шляпой в руке.
— Да?
— Моя леди просит вас уделить ей минуту времени, если вы будете так любезны.
Устремив взгляд за спину кучера, Майкл увидел двуколку, ожидавшую поблизости. Занавески на окнах экипажа были задернуты. Его пульс участился: в нем поселились надежда и предвкушение. Он подумал, что
