Луиза, герцогиня Мастерсон, сидела на деревянном резном стуле с неудобной прямой спинкой. Волосы ее оставались такими же темными, как у Алистера, и блестящие локоны, не тронутые сединой, обрамляли прекрасное лицо, все же выдававшее возраст и боль потери троих из ее четырех сыновей. На портрете над каминной полкой она была изображена более чем в натуральную величину и казалась выше и крупнее Алистера, и этот портрет служил фокусирующей точкой в комнате. Ее более юный двойник с улыбкой взирал сверху, а синие глаза, ясные и еще наивные, не знали боли предстоящих трагедий.
Алистер не мог придумать, что сказать. Все три его брата были мертвы, и печаль о них лежала на его сердце огромным тяжелым камнем. Столь же тяжким бременем для него стал и перешедший к нему титул, о котором он никогда не мечтал и на который не зарился.
— Я не хочу его, — сказал он хрипло. — Скажи, как мне избавиться от него.
— Такого способа нет.
Он посмотрел на мать. Мастерсон был дома, но она одна пыталась справиться с немыслимой ситуацией, поскольку ее возлюбленный супруг не переносил вида бастарда, которому теперь предстояло унаследовать его пресловутый титул.
— Он мог бы лишить меня титула, — предположил Алистер, — и это открыло бы путь к наследству какому-нибудь родственнику.
— Алистер…
Она подняла ко рту платок и зарыдала, и этот ужасный звук впился в его внутренности хищными когтями.
— Он не может меня видеть и должен найти способ избавить меня от титула.
— Если бы у него был выбор, то да. Но он никогда не пойдет на то, чтобы публично признать себя рогоносцем и опозорить меня. К тому же следующий претендент на наследство — дальний родственник, кузен, право которого еще требуется доказывать.
— Я не хочу титула, — повторил Алистер, чувствуя, как глухо бьется сердце.
Он хотел вести жизнь, полную путешествий и приключений, вместе с Джессикой. Он хотел приносить ей радость и ставить ее перед необходимостью принимать вызов. Он хотел дать ей свободу, чтобы из ее сознания изгладились воспоминания об унижениях, испытанных в юности, и сделать ее взрослую жизнь бесконечно счастливой и полной.
— Теперь ты станешь одним из богатейших людей в Англии…
— Господи, да я не прикоснусь ни к одному шиллингу из драгоценного состоянии Мастерсона, — выплюнул Алистер, чувствуя, как кровь его закипает при одном упоминании об этом. — Ты и представления не имеешь о том, что я делал для того, чтобы заработать. Он не оказывал мне никакой помощи, когда я в ней остро нуждался. И будь я проклят, если приму от него хоть что-нибудь теперь!
Луиза встала. В руках она теребила платок. Слезы продолжали катиться по ее впалым щекам.
— И что же мне делать? Я не могу жалеть о твоем рождении. Я никогда бы не бросила тебя. Я рискнула всем, чтобы оставить тебя при себе, и Мастерсон согласился на это. Мы вместе приняли это решение, и оба придерживались его.
— И все же сейчас ты здесь одна.
Она вскинула подбородок:
— Это мой выбор, и мне нести последствия этого выбора.
Алистер отошел от камина и приблизился к матери. Над ними на тридцать футов возвышался потолок, а до ближайшей стены было не менее двух десятков. Каждое владение Мастерсона могло похвастать такими же гигантскими пространствами, содержащими мебель и произведения искусства, копившиеся веками.
Дальние стены, казалось, сходились и сжимали грудь Алистера тисками.
Он никогда не чувствовал себя близким этому дому и не испытывал гордости им или чувства принадлежности к нему. Принять и носить этот титул было все равно что носить маску. Прежде он принимал определенную роль, чтобы выжить, но теперь его вполне устраивало его нынешнее положение. Его устраивало то, что он был человеком, которого Джессика любила без всяких условий.
— Это твой выбор, — сказал он тихо, чувствуя себя как узурпатор, которым его всегда считали, о чем постоянно твердили. — Но расплачиваться за это приходится мне.
Оставшись гостьей в доме Регмонтов, Джессика за всю ночь не сомкнула глаз. Мысли ее стремились сплошным потоком, и при каждом их повороте сердце болезненно сжималось.
Теперь Алистер становился маркизом Бейбери. А когда-нибудь в будущем он должен был стать герцогом Мастерсоном. Благодаря всему этому он обретал огромную власть и престиж, но и огромную ответственность.
И значит, не мог взять в жены бесплодную женщину.
На «Ахероне» и на острове они спали до полудня. В Лондоне же на второе утро Алистер пришел в неурочный час, в восемь утра. Она была уже одета и готова его принять, понимая, что он пришел к ней, как только смог. И сознавала, что теперь ей придется быть сильной за двоих.
Джессика спустилась по лестнице, соблюдая все правила приличия, насколько это было для нее возможно, хотя ей казалось, будто она отправляется на виселицу. Лестница делала поворот и дальше шла прямо в вестибюль. Там она и нашла Алистера, ожидающего ее, положив руку на столб перил и опираясь ногой о нижнюю ступеньку лестницы. Он был одет в черное с головы до ног и в руке держал шляпу. А лицо его показалось ей таким же застывшим, как и ее душа.
Он раскрыл ей объятия, и Джесс бросилась к нему, мгновенно преодолев оставшиеся ступеньки, и оказалась в его объятиях. Он поймал ее на лету и крепко сжал.
— Я так сочувствую тебе в твоей скорби по брату, — выдохнула она, беспокойно проводя пальцами по его напряженному затылку.
— Я жалею о том, что получил в результате этой смерти.
Голос его был безжизненным и холодным, но объятия жаркими. Он прижался виском к ее виску и держал ее так крепко, будто решил никогда не отпускать.
После долгой паузы он позволил Джессике провести себя в гостиную. Оба они остались стоять лицом друг к другу. Он выглядел усталым и казался старше своих лет.
Алистер провел рукой по волосам и издал стон отчаяния:
— Похоже, мы оба попали в ловушку.
Джесс кивнула, потом неуверенно направилась к ближайшему стулу. Сердце ее билось слишком быстро и неровно, и голова кружилась. Алистер сказал «мы», и она поверила, что он не мыслит, будто они могут быть раздельны. Она упала в кресло, обитое желтой камчатной тканью, и с трудом перевела дух.
— Теперь ты будешь занят.
— Да, черт бы побрал все это! Как только Мастерсон узнал о моем возвращении, принялся составлять для меня расписание. В следующие три дня для себя у меня едва ли найдется четверть часа. Только Богу известно, смогу ли я выбрать время облегчиться.
Джесс сочувствовала ему до боли в сердце. Алистеру была ненавистна навязанная ему роль и эта ноша, но он более, чем кто-либо, подходил для нее. Он обладал блестящими деловыми способностями и умел себя поставить, что вызывало уважение великих и влиятельных людей.
— Очень скоро ты сумеешь так наладить процесс, что все винтики и шестеренки станут вращаться гладко, а остальные будут только с изумлением и восторгом смотреть на это.
— Мне плевать на то, что он думает.
— Я имела в виду не Мастерсона, но ведь тебя заботит мнение матери. Она тебя любит и боролась за тебя…
— Недостаточно.
— А чего было бы достаточно?
Взгляд, брошенный им на нее, был воинственным, но Джессика его выдержала.
Алистер заворчал:
— Господи, мне так тебя не хватает. Мне претит то, что надо дожидаться определенных часов, чтобы видеть тебя, и ночью лежать в постели без тебя. Мне необходимо делиться с тобой мыслями и с благодарностью принимать твои советы.
