найдете более убедительной правды, чем сейчас открылась вам.
Он сделал шаг к Джессике, даже не осознав, что делает, ибо его влекло к ней неудержимо. Когда он приблизился настолько, что мог уловить исходящий от нее аромат, остановился. Их разделяло расстояние всего в несколько дюймов, и потребность дотронуться до нее, привлечь ее к себе ожила в нем и вызывала мучительные судороги.
— Джесс.
Его пальцы сгибались и разгибались от потребности дотронуться до ее нежной гладкой кожи.
Танцоры вокруг них расступились, высвободив часть танцпола, и теперь без зазрения совести глазели на них, но Алистер не обращал на это внимания.
Ее туалет был похож на вызов, на некую декларацию, и едва ли он смог бы выразить словами свою благодарность ей. Она была совсем не той женщиной, что ступила на борт его корабля. Она больше не считала, что общение с ним для нее «чересчур опасно» или что она сама не подходит ему. И теперь Алистер любил ее еще сильнее, чем прежде. Он знал, что завтра будет любить ее больше, чем сегодня, а послезавтра еще крепче.
— Милорд, — выдохнула Джесс, окинув быстрым взглядом его лицо, будто так же изголодалась по нему, как и он по ней, и не могла насытиться этим зрелищем. — Вы так смотрите на меня…
Алистер коротко кивнул, сознавая, что все его чувства написаны на лице, будто он носит там сердце. Всем и каждому было очевидно, что он без ума от нее.
— Я ужасно тоскую без вас, — сказал он хрипло. — Самая ужасная из изобретенных людьми пыток — это быть вдали от вас.
Послышались начальные аккорды вальса. Он улучил этот момент, обнял Джессику за талию и увлек в зал.
В этом битком набитом людьми зале Алистер был самым красивым мужчиной. При виде его, такого привлекательного и мужественного в вечерней одежде, у Джессики перехватило дыхание. На нем были черные панталоны и такой же фрак, а суровость его одежды только подчеркивала совершенство фигуры и черт лица. Он, казалось, сверкал и переливался со своими блестящими угольно-черными волосами и ослепительными искрящимися аквамариновыми глазами. И для того чтобы подчеркнуть его красоту, ему не требовалось никаких украшений. Его пронзительного взгляда и легкой улыбки было достаточно, чтобы притягивать к себе женщин. Но даже мужчины стремились к нему, привлеченные его уверенностью в себе и властностью, которые сказывались и в походке, и в манере держать себя.
Сознание того, что этот умопомрачительный и, несомненно, сексуальный мужчина принадлежит ей, ошеломляло, и от мысли об этом захватывало дух. А то, как он смотрел на нее, с такой душераздирающей пронзительной нежностью и томлением…
Господи! Джессика приходила в ужас от мысли, что может отпустить его хоть на мгновение.
— Вы приглашаете меня танцевать? — промурлыкала она, когда он увлек ее на середину площадки, отведенной для танцев.
— Вы моя единственная партнерша. Поэтому окажите мне честь…
Его рука сжимала ее талию, другой он поднял ее руку. Придвинулся ближе. Скандально близко. И ей это понравилось. В его движениях сквозило врожденное изящество. В сочетании с сексуальностью это зачаровывало, почти гипнотизировало зрителей, и Джесс знала, что он чувствует, когда их тела касаются друг друга. Было самой утонченной и сладостной пыткой оказаться так близко от него, в его сильных объятиях, прижиматься к его мощному гибкому телу и быть отделенной от него многочисленными слоями одежды.
— Я люблю тебя, — сказала Джессика, откидывая голову назад, чтобы лучше видеть его. — И не отпущу. Я слишком эгоистична и слишком нуждаюсь в тебе.
— Я сейчас зубами сорву с тебя это платье.
— Надеюсь, что тебе это будет приятно.
Его глаза засверкали озорным блеском.
— Мне бы понравилось еще сильнее, если бы я мог обмотать его вокруг твоей талии.
Она крепче сжала его плечо. От Алистера пахло восхитительно: к чисто мужскому запаху примешивался аромат сандалового дерева и очень слабый цитрусовый запах. Джессике было ненавистно то, что ее отделяют от него перчатки и сотни окружавших их людей. Она могла бы до конца своих дней прожить с ним одним. Они бы работали в полном значения и взаимопонимания молчании, она слушала бы завораживающие звуки его скрипки, поверяла ему свои мысли и чувства, и ничто не могло бы их разлучить до самого конца…
Музыка заиграла быстрее. Губы Алистера изогнулись в ленивой улыбке, потом он закружил ее в танце. Она почти не могла дышать, потрясенная тем, как уютно и ладно чувствует себя в его объятиях, будто его руки были созданы как раз для этого. Он танцевал так же, как занимался любовью: в этом танце была интимность, сила, властность и агрессия.
Его бедра касались ее при каждом шаге, и он так крепко прижимал ее к себе, что между ними почти не оставалось свободного пространства. Он плыл на волне музыки, обнимая ее и предъявляя на нее права как на свою собственность. Точно так же, как предъявлял на нее права одним своим взглядом, полным значения и напряжения.
Джесс не сознавала до сих пор, насколько сильно жаждала такого взгляда.
— Они видят, как ты относишься ко мне.
— Мне это безразлично: важно, чтобы ты это видела.
— Я вижу.
Они скользили мимо других танцующих, возможно, двигаясь чуть быстрее, и ее пламенные юбки завивались вихрем вокруг pro ног. Она раскраснелась и была возбуждена. Ей мучительно хотелось почувствовать его губы на своей коже, услышать его шепот, в котором звучали бы требования и обещания, и от этого она становилась влажной и очень-очень податливой.
— Как твоя сестра? — спросил Алистер хрипло, не скрывая своего желания.
— С каждым днем ей лучше. Уединение и постельный режим — это все, что ей требуется.
— Мне это тоже необходимо. С тобой.
— Но в постели мы с вами не отдыхаем, милорд.
— Будет ли она чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы обойтись без тебя недели через четыре?
Она улыбнулась:
— К тому времени уже состоится оглашение, и она настолько окрепнет, чтобы нуждаться во мне только время от времени.
— Хорошо, потому что мне ты тоже необходима.
Джессика не стала спрашивать его о матери и Мастерсоне. Она уже заметила выражение лица герцогини и видела, как Алистер что-то сказал матери. И что бы это ни было, выражение его лица и взгляд не изменились, но Джессика почувствовала его решимость.
Ей было знакомо это выражение его лица, известное многим и считавшееся недостойным: бесшабашность, решительность и вызывающая отвага. Это было лицо мужчины, готового без страха ответить на любой вызов.
Когда у него бывало такое лицо, всем было известно, что он не отступит. И как бы его мать ни реагировала на его выбор, ясно было, что он не изменит своего решения.
— Сегодня я не могу остаться долго, — сказала она. — Не знаю, что так занимает Регмонта, но он возвращается домой много позже того времени, когда мы все ложимся спать, а уходит до того, как мы спускаемся к завтраку. Если бы я так хорошо не знала его, то решила бы, будто он избегает меня. Как бы то ни было, ночью я должна быть поблизости от Эстер, да и Ахерон тоже требует внимания.
Он чуть опустил голову, и их губы оказались совсем близко друг от друга.
— Пока что этого достаточно. Мне надо было увидеть тебя, подержать в объятиях. И если не возражаешь, я начну прилюдно ухаживать за тобой.
— Пожалуйста, не медли.
Джессика почувствовала головокружение. Его близость опьяняла ее гораздо сильнее кларета. Она
