на четвертый день изо дня в день повторяющихся боевых столкновений.
В этот день Форенкульт и его артиллеристы устроили засаду на пути следования табора, установив скорпионы прямо на дороге, как бы перерезав путь дальнейшего продвижения номадского табора. Когда конные номады выскочили из-за поворота, то морпехи по команде Форенкульта произвели первый залп из пяти скорпионов, стрелы проредили ряды конницы. Взбешенные номадские всадники, увидев перед собой стрелометы и малую кучку вражеских солдат рядом со скорпионами, рванули на них в лобовую конную атаку. На этот раз атака получилась чисто номадской, степные наездники сильно скучились и скакали на врага, громко визжа, улюлюкая и размахивая саблями. Когда лава приблизилась к фронту засады, последовал залп второй пятерки скорпионов. На этот раз стрелы выбили из седел, по крайней мере, человек пятнадцать, так как залп скорпионов был осуществлен практически в упор. В конных рядах лавы возникла небольшая сумятица, смахивающая на панику, атака кочевников запнулась. Это позволило артиллеристам Форенкульта перезарядить орудия и повторить залп скорпионами, в результате которого номады вынуждены были откатиться за поворот дороги, бросив на месте стычки убитых и раненных собратьев.
А стрелометы спокойно снялись с позиций и в сопровождении прикрытия морпехами ушли в горы.
После этого случая номады никогда больше не предпринимали лобовых атак артиллерийских позиций и стали пользоваться их имитациям, в основном стараясь устрашить и выдавить противника с занимаемых им позиций.
Создавалось непонятная для Форенкульта ситуация, каждый день табор номадов терял по пять- шесть молодых кочевников, что, если судить по табору, были весьма значительными потерями. Но номады не предпринимали ни малейшего действия, чтобы противнику отомстить за погибших собратьев. А навалившись конной массой своей орды, они снова и снова давили на противника, стараясь, хоть на шаг, но продвинуться вперед по дороге к городу. За каждый шаг вперед табор платил смертью и кровью своих воинов и, по меркам, нормальных людей, платил за каждый такой шаг несоизмеримо большую цену. Ведь на белом свете нет ничего дороже, чем жизнь человека, но оказывается, это было не совсем так для этого сумасшедшего табора, для которого смерть своего родового кочевника ничего не стоила. Все свои усилия табор направлял только на то, чтобы сделать очередной шаг вперед, а его люди, молодые парни и взрослые мужчины, которые составляли его будущее, расплачивались жизнями за его продвижение.
И ради чего спрашивается, гибли эти степняки?!
В иные минуты Якобу Форенкульту казалось, что все кончилось, еще один залп скорпионов и табор остановится и повернет обратно, ведь здравая логика человека постоянно ему нашептывала, чем же номады будут заниматься у стен Валенсии, когда, подойдя к городу, у них не окажется живой силы для его штурма?!
Но после очередных похорон, рыданий и воплей вдов и сирот табор укладывал пожитки и снова выходил на дорогу, чтобы двигаться к Валенсии.
У людей со стороны складывалось впечатление, что табор не сам определяет свою судьбу, что в настоящий момент ее определяет чужая и злая воля.
Очередную засаду Якоб Форенкульт решил провести не рано утром, как обычно делал до этого момента, а уже на закате дня. Не мудрствуя лукаво, Якоб все свои скорпионы выстроил в линию на некотором отдалении от дороги, на возвышенности, с которой дорога просматривалась дорогу на большую глубину. Фаланга из шестидесяти морских пехотинцев выстроилось чуть ниже вершины придорожного пригорка, перед скорпионами. Голый ландшафт местности не позволял замаскировать позиции скорпионов так, чтобы их не было заметно с дороги.
Желтый Карлик клонился к горизонту, готовясь покинуть небосклон и отдохнуть от трудов своих в течение наступающей ночь. Номады, отученные Форенкультом от утренней спокойной жизни, в течение светлого времени суток не встретив противника, расслабились и, потеряв всякую осторожность, под вечере принялись подыскивать место под ночлег всего табора. Первые их всадники проскакали по дороге, даже не повернув головы к пригорку, на котором выстроилась засада.
- 'Очень похоже на то, что наши друзья, номады, забыли о существовании противника и сильно расслабились сегодня вечером. Такая беспечность может сыграть нам на руку и будет дорого стоить им, ведь, если они продолжат и дальше вести себя аналогичным образом, то табор может оказаться под обстрелом наших стрелометов'. - Подумал майор Якоб Форенкульт и отдал приказ о том, чтобы артиллеристы пропустили охранение и приготовились к обстрелу самого табора.
Когда первые повозки и кибитки табора появились на дороге, то Желтый Карлик, катясь под уклон к закату, своими лучами бил прямо в глаза номадов, прикрывая пеленой невидимости морпехов и артиллеристов со скорпионами майора Форенкульта. Оставалось совсем немного времени до наступления полной темноты и восхода прекрасной Эллиды, поэтому табор поторапливал своих воинов с поиском места для ночлега. Эта ненужная поспешность и общая беспечность конных номадов сыграли с табором отвратительную шутку. А вечерний Желтый Карлик своими лучами в глаза боевому охранению номадов сыграл с ними страшную и ужасную шутку. Табор оказался под прямым обстрелом скорпионов, под стрелы скорпионов попали отцы и матери, жены и дети табора.
Первый залп из семидесяти полутораметровых стрел пришелся по жилым кибиткам, повозкам и телегам, покрытыми матерчатыми тентами или легким войлоком. Стрелы без труда, насквозь пронзали и прошивали матерчатые стены, унося жизни стариков, женщин и детей.
Некоторое время табор хранил молчание, только слышались голоса людей, громко разговаривавших или переругивающихся между собой, и даже отдельный смех.
Но когда появились первые жертвы, стрелы достигли цели и стали поражать или калечить людей, то табор испустил первый стон-вопль тяжело раненой пожилой женщины, который тут же был подхвачен другими номадами, увидевших смерть или ранение родных и близких номадов. Крики ужаса росли и множились, объединяясь в единый стон-вопль всего табора.
Залпы скорпионов следовали один за другим через равные промежутки времени. Номады в таборе безропотно принимали смерть, а воины боевого охранения, повернув головы, наблюдали, как рой стрел скорпионов время от времени перечеркивал воздушное пространство от возвышенности, где расположилась засада, и табором, они вслушивались в этот единый крик-вопль табора.
Артиллеристы сделали пять залпов.
Молодые наводчики своими глазами видели, что творилось во вражеском таборе, как от их стрел гибли люди - старики, женщины и дети. Дрожащими руками молодые парни снова и снова наводили скорпионы, спускали стопора. Они начали допускать множество ошибок в прицельности своей наводки. Но стрелы вновь и вновь сходили с направляющих скорпионов, долетали до табора и там разыскивали себе новые цели.
Три залпа стрелометов и более двухсот стрел практически покончили с существованием номадского табора.
Но табор не прекратил своего существования, стрелы скорпионов так и не покончили со всеми обывателями этого табора. Но, согласно древним верованиям и законам кочевых племен Южной Степи, номадские воины, не сумевшие защитить свой родной табор или сохранить жизни своим старикам родителям, матерям, женам и детям, теряли право называться воинами. Они должны были покинуть этот табор, чтобы безродными бродягами скитаться по дорогам Тринидада, а родичей они должны были передать под защиту воинов другого племени или табора.
Майор Якоб Форенкульт стоял, скрестив руки на груди, у самого края возвышенности и наблюдал за тем, как тягловые животные вывозят повозки со скорпионами и их боевыми расчетами, а его морские пехотинцы, перестроившись в колонну по двое, покидают поле боя.
Их никто не преследовал, да и некому было преследовать.
Бывшие воины орды табора слезали с верховых ящеров и садились прямо на дорогу, скрестив и поджав под себя ноги. Все, что им осталось сделать в этой жизни, так это дожидаться, когда один из старейшин племени придет и острым кинжалом отрежет им правое ухо, что станет их пожизненным клеймом срама и позора.
После этого сражения морские пехотинцы стали между собой майора Якоба Форенкульта
