Дева света

двоих часовых.

 

* * *

«Беру свои мысли обратно, легкой прогулки у нас не получилось. Я уже жалею, что все это затеял, да и на лицах спутников нередко вижу недовольство. Но кого им винить? Никто насильно в горы за шкирку не тащил. Как и я, они не ожидали сложностей в дороге и уж точно не верили в сказки о Волчьих перевалах.

Кто бы мог подумать, здесь и впрямь царит какая-то чертовщина. Вяз с живыми ветками, звери-призраки, что выскакивают из непроглядного леса и растворяются в темноте бесследно — то ли еще будет. Ведь идет всего пятый день, и каждый следующий тянется все дольше. Может, я просто отвык от длительных походов?

Нет времени для тяжких дум. Волки поджимают с севера, постоянно огрызаются и гонят к востоку, сбивая с южного курса. Они словно стремятся быстрее выгнать чужаков со своих угодий. По крайней мере в этом наши желания совпадают.

Но наемники наши — солдаты бывалые и страха не выказывают. Обстановка у нас скорее боевая. А ведун даже оживился и будто доволен, как волхв, чье зловещее предзнаменование исполнилось.

Что же я? Стыдно признаться, но о Делии я почти не вспоминаю. Может, оно сейчас и к лучшему — нужна сосредоточенность на переходе, как на выполнении задания. Хотя это непросто, когда рядом с тобой Ярнея. В разговоре, в жестах, в бою она пышет страстью и волей-неволей влечет к себе. Я спрашивал у Онтао, как она решилась путешествовать с пятью мужчинами. «Мы не только равноправны, — отвечал он. — Мы друзья, а это поважнее мимолетной страсти. И опираясь на ее крепкое плечо, я думаю о дружеской опоре, а не женской ласке. Впрочем, сама она в опоре едва ли нуждается. Однажды мы сопровождали в столицу придворного, члена королевской стражи, и в дороге он начал проявлять к ней чрезмерный интерес. До столицы парень живым не доехал». Вот это я понимаю! Люблю таких женщин — по-солдатски, конечно. По-солдатски можно… Почему она подходит всякий раз, как я о ней пишу?»

— Что ты снова малюешь в своей книжонке? — игриво молвила Ярнея. — Разок бы показал.

— С годами понимаешь, что кое-чему нужно давать выход, — отвечал Сетар, тяжело поднимаясь с земли. — Но других людей впутывать не обязательно.

Воительница стала ему ближе, чем остальные, но обычно разговор с ней как-то не клеился. Вот и сейчас они встали на пригорке, глядя на течение ручья в овраге, и снова молчали.

— Ты прекрасно… держишься в таком положении, — сказал он наконец. — Твоя бодрость в походе поддерживает дух братьев, а ярость в бою поистине их воодушевляет. Ты когда-нибудь возглавляла отряд? Даже для третийской женщины это редкость.

— Ой, да ладно тебе, — дева в смущении опустила голову и толкнула его бедром. — Сам, вон, болтаешь как начальник. Нет, все проще: у меня было двое младших братьев, потому и осталась привычка служить примером даже мужикам. Если хочешь знать, я до армии даже от разговоров солдатских нос воротила. Но в наших землях в женщине не видят равную, покуда она не может за себя постоять. Жизнь заставила, потом и сама ко всему привыкла. А те чувства, когда в ожесточенной схватке бьешься бок о бок с соратниками… они ни с чем не сравнимы, даже писарь должен об этом знать.

— Стало быть, и братья твои ходили под знаменами Ярости? Что с ними стало?

— Пять лет тому назад ушли с патрулем на границу с Пустыней Кричащих голосов и не вернулись, — Сетар впервые уловил грусть в ее голосе. — Хорошо, что не вернулись. Ты же знаешь, как поступают в нашей стране с теми, кого отпустил Туманный край. Слышно, будто многие сохраняют там рассудок, но из-за наших законов ищут пристанище в другом месте. Я верила, что с братьями все в порядке, и искала их… Я старалась и долго искала! Но не нашла. На службе нашему чертовому совету, ясное дело, оставаться уже не могла, и с тех пор и путешествую с этим сбродом, — Ярнея ухмыльнулась и глянула в сторону друзей.

Сетар сохранил более теплые воспоминания об армии и не мог не вступиться за Совет Вожаков:

— Вот оно что: грозная воительница Бури — еще и любящая сестра. Уверена, что судишь справедливо? Ты тоже должна знать, какие беды в свое время принесли люди с затуманенным разумом, и закон возник неспроста.

— Всех надо убивать, так ты думаешь?! — Ярнея резко повернулась к нему, и в глазах ее пылал испепеляющий огонь. — Конечно, так легче и надежней — что значат две жалкие жизни! Такие мерзкие, как ты, и становятся вожаками!

Она хотела уйти прочь, но не смогла. Оказалось, они уже некоторое время держали друг друга за руки, и теперь Сетар ее не пускал. Ярнея легко бы вырвалась при желании, однако не стала, а лишь продолжала, тяжело дыша, сжигать его гневным взглядом: с обидой, нежели с презрением.

— Я совсем так не думаю, — спокойно сказал он.

Дева внезапно остыла, покачала головой, словно себе в упрек, и рассмеялась. Конечно, она умела быстро менять обличья, но это было чересчур.

— Не знаю, что на меня нашло, — говорила она с извиняющейся улыбкой. — С этим местом явно что-то не так.

 

Другие путники тоже чувствовали, что в долине действуют неподвластные им силы. Но их не могло это напугать — только не третийцев. «Более не тревожьте Чащу, и она не станет вас губить», — сказал Ланво. Они были осторожны, и вечером пятого дня в лагере царило спокойствие. Холвет давал очередной урок стрельбы из лука Камдобу, а тот раз за разом бил в молоко и терпел насмешки товарищей. Черо, опытный странник и егерь, рассказывал любопытной Кителии о краях столь далеких для деревенской девушки Третии, что они казались небылицами о каком-то другом мире. А Онтао с легкостью развлекал себя сам, ведь под руками есть лютня, а после пары хороших глотков крепленого Старого вина песни так и просятся на язык.

 

Кто же не был в Охотничьем Доле?

Каждый воин там побывал.

Город пиршеств, солдатская воля —

Сотню серебряных за день спускал!

 

Но случилось же: как-то зимою

Встретил я в Доле Тию из Ветра.

Что мне деньги теперь, что застолья,

Если сердца в груди моей нету?

 

Сердце, больное любовью,

Красавица Тия забрала с собою.

…

 

Сетар сидел под широким вязом рядом с красавицей не выдуманной, а самой настоящей, слушал солдатскую песнь, и мысли снова путались. За последние пару дней он даже ни разу не вспомнил о цели своего предприятия — пока Ярнея сама ему не напомнила:

— Ты так мало о себе поведал, и я разболтала сестренку. Знаешь, эта твоя Делия просто дура, как я погляжу. Стоит ли она таких усилий?

— Кителиа мне не сестра по-хорошему, — Сетар отвел взгляд и опустил брови. — Что до Делии — сердцу ж не прикажешь. Я ее очень любил.

— А сейчас?..

— Она хороша собой, умна, знатного рода, — продолжал он, сделав вид, что не обратил внимания на вопрос. — У нее мягкий и спокойный нрав — редкость для третийской женщины. Я думал, что мне очень повезло с невестой. Видимо, она свое везение быстро переоценила.

— Уж не знаю, какая она у тебя там распрекрасная, — сказала Ярнея, поправляя доспех на груди. — Но женщина перво-наперво должна быть верной. И медяка не стоит тот, кто бросает любимого ради лучшей жизни. Сильную же любовь ты пронес через года, что затеял ради нее такое безумство.

— Я все больше убеждаюсь, что пронес лишь воспоминание о счастливом времени. Не знаю, осталось ли само чувство. Это еще предстоит выяснить.

— И то верно, спешить в таком деле нельзя, — тихо молвила воительница. Кончиками пальцев она убрала пряди волос, обнажив блестящую в свете луны шею, и придвинулась. — Знаешь, с покладистой и спокойной девой солдату бывает скучно. Подумай лишний раз, прежде чем ее прощать.

Сетар думать в таком положении не был способен. Зато вместо него подумал какой-то незнакомый внутренний голос: «Что ты делаешь? Забудь о ней!..»

 

Голос не закончил, но его прервал Ланво, пришедший после очередного обхода.

— Собираемся и уходим немедленно! — он впервые говорил громко, поэтому привлек всеобщее внимание. — Волки разбежались.

— Мы только рады, — Онтао развел руками. — Завтра двинем без опаски. Я не трус, но к чему переться по неторной дороге средь ночи в этой дремучей глуши?

— Не нас они боятся, — Ланво покачал головой, — а скверны, что проникла в чащу. Я чувствую.

— Опять ты про свои лиходейства, — недовольно протянул Камдоб. — Сделал бы чего полезного. Например, Будор, наш защитник, отправился кусты метить — сейчас вернется и пройдется по твоим страхам грубой шуткой… А вот и он.

— Да, но видок у него так себе, — Холвет отвлекся от заточки стрелы. — Не похож на хозяина-кобеля.

Будор бежал со всех ног, насколько позволяли спущенные штаны. На нем совершенно не было лица. Он не обратил внимания на усмешки брата и, задыхаясь, начал сбивчиво говорить:

— Там… огромное, черное… жрало волка… кажется… потом на меня глаза-точки подняло и… и, черт, я клянусь, оно ухмыльнулось… звери так не делают!

— А- г-р! В отряде умалишенных прибыло, — Колотун хлопнул себя по колену. — Мориец хотя бы суеверный, но от тебя я никак не жда…

Слова застряли у него в горле. Любой бы потерял дар речи, услыхав этот звук: жуткий, ни на что не похожий голос неизвестного животного докатился до лагеря из глубин леса. Все