Или (это уже любовная лирика) :
О сегодня:
Честно говоря, после обсуждения мне очень хотелось дать Сахарову «отличие», но мне сказали, что я просто мало читал такого рода стихов, что их значительно больше, чем я себе представляю, и что Сахаров раньше писал лучше, не зря у него несколько литературных премий. Прищлось во имя консенсуса пожертвовать Сахаровым ради Сидоровой.
Хотя три рассказа Ольги Сидоровой «На перекате», мне показалось, все же не дотягивают, у них привычный язык и вся проза направлена на девятнадцатый век. Когда Толя Королев приводил цитаты – мне бы ему сказать, что анализировать надо беспощаднее, без оглядки на руководителя, – в их убаюкивающем тоне я почти засыпал.
Свой отзыв о стихах Натальи Явлюхиной, второго моего кандидата на «отличие», Сидоров начал с констатации некоторого их жеманства. Говорил потом о нанизывании смыслов. И тут же в цитатах возникали очень неплохие фрагменты. При обсуждении А.М. отзывался об этих стихах, как о живых. Главная лирическая тема – поиск пути. Ирина Ивановна Ростовцева говорила о «новой искренности» в стихах дипломницы, отметив тем не менее, что основным ключевым словом в них является «пустота». «Особая платформа, десакрализирующая мир». Но все это живо, живо, живо…
После защиты Евгений Юрьевич Сидоров на кафедре много интересного рассказал о своей жизни министра. Попозже бы вспомнить и к этому вернуться.
На прием я попал благодаря приглашению нашего выпускника Олега Борушко. Он бывал у меня несколько раз, и его идею устроить фестиваль для русских и русско-говорящих поэтов, живущих в Европе и в других регионах, где, конечно, главенствует Израиль, я нашел превосходной. Говорят и пишут по-русски, но что поделаешь, если живут там, хотя мне это не очень нравится. О фестивале я слышал и от Лени Колпакова и от Юры Полякова, оба побывали на нем в жюри. Уровень очень низкий, но ведь дело не в этом. С их легкой руки я даже был номинатором Олега на премию «Хрустальная роза». Дали ему диплом и наградили медалью.
Прием был посвящен презентации пятого фестиваля «Пушкин в Британии». Что здесь знаменательного? Все было очень мило, но мой опытный взгляд обнаружил, как Олег превратил все это в прием в его честь! Он долго говорил, все время подчеркивая, что фестиваль проводится за его счет. Впрочем, сейчас он, кажется, крепко прибился к кассе федерального агентства по культуре и к английским спонсорам и властям – все хотят демонстрировать дружбу и заставить своих новых граждан заниматься чем-то культурным, помимо воровства и политики. Занятно новое, пятое, жюри, которое объявил Борушко: Римма Казакова, Вктор Ерофеев, Юрий Поляков, Лев Аннинский, Владимир Бондаренко, Михаил Попов, Мария Гордон, Гай Фридман, Данила Шарапов, Олег Борушко. Кажется, это тот американский Фридман, специалист по Эрдману, о котором мне рассказывала Соня. У меня, пожалуй, относительно каждого есть своя характеристика и почти каждый замечен в сервильности. Две последние фигуры в этом списке находятся в отношениях отца и сына. Вот так все и протекало в границах небольшого, но сытного междусобоя. Я даже немножко разозлился и в какой-то момент просто сунул ему медаль в руки. Торжественно вручать, доставать где-то микрофон, пока герой приема будет разыгрывать счастливое недоумение, у меня не хватило терпения. Леня меня одобрил.
Утром на машине поехал в институт: Витя должен поменять зимнюю резину на летнюю и вернуться домой. Я уже привык ездить на метро, это сильно экономит время; как обычно, во время этих поездок я много читаю.
В институте кое-что сделал по кафедре, взял в библиотеке два тома Кюстина и «Материалы к биографии Бориса Пастернака». Казалось бы, для меня тема закрыта, но дело в том, что утром во вступительной статье Солнцевой к томику Сергея Клычкова я наткнулся на показавшуюся мне сначала странной фразу: «…Сурков, готовя третий пленум правления Союза советских писателей, писал Горькому в ноябре 1935 года о необходимости пересмотра оценок, данных поэтам на Первом съезде писателей: ведь Клюев, Клычков и Мандельштам – «советские только по паспорту». Здесь же дана сноска на «Материалы». Захотелось проверить. Это что же получается, в недрах самого писательского сообщества подготавливалась «сдача» наиболее способных и авторитетных конкурентов? Клычкова посадили, если мне не изменяет память, в 37-м, а Клюева внезапно взяли, когда у него уже заканчивался срок высылки, тоже примерно тогда же, почти такая же история с Мандельштамом. Не очень во все это верилось, но факты… Я уж не говорю о письме Ставского по поводу Мандельштама прямо в органы и рецензии прозаика Павленко на поэта. Захотелось посмотреть источник цитирования. Эти слова в «Материалах» есть, правда без кавычек.
Пока был в институте, написал письмо Авербуху, которое пошлю по электронной почте, и небольшое письмо Т.В. Дорониной.
