Однако «разбойники» не предстали перед судом, ибо некий молодой человек, одетый в монашеское платье, предложил Бенедикту XI от имени одной аббатисы несколько свежих винных ягод, от которых тот умер.
Снова начались лихорадочные поиски нового папы. В течение 11 месяцев велась борьба вокруг кандидатов. Филипп Красивый взял инициативу в свои руки. Отныне он сам собирался руководить политикой папы. По его настоянию понтифексом был избран никому не известный гасконский прелат Бертран де Го, который и стал папой Климентом V. Он и пригласил де Моле в Париж.
Получалось, что помимо Святой Земли храмовники к этому времени утратили и покровительство самого папы римского. Как самостоятельное государство, но только потерявшее собственную территорию в кровопролитной войне, тамплиеры не подчинялись никому в христианском мире, кроме понтифекса, но и он в лице Климента V полностью находился во власти французского короля. Орден стал напоминать колосса на глиняных ногах. Все говорило о возможной ловушке. Только слепой не видел опасности. Въезд в Париж становился политическим событием огромной важности.
В палатке Магистра помимо членов совета присутствовали и 60 рыцарей самого благородного и знатного происхождения. В течение нескольких часов заседали тамплиеры, и надежная стража охраняла их. Но обсуждали рыцари, в общем-то, самые простые вещи. Например, кто в каком ряду поедет, кто за кем последует. Везти ли казну под усиленной охраной по улицам Парижа и тем самым выказывать недоверие горожанам и самому королю, или оставить при мулах, груженных мешками с серебром, лишь рабов- эфиопов? Однако и это могло тоже оскорбить короля. Здесь обращало на себя внимание не только рабство, но и черная кожа сопровождающих. Вот истинные хранители золота, вот кто любит презренный металл больше всего на свете. А все знали о том, как любит король деньги, как сходит с ума от звона золотых монет.
Спор был долгим. Наконец решили бросить вызов и поднять свой голос в защиту избитого старика — папы римского Бонифация VIII. Это был риск, но тамплиеры умели рисковать и ни при каких обстоятельствах не собирались терять своего достоинства.
Обсуждалось также и то, как вести себя, если толпа не окажет рыцарям нужного почтения. Что можно было предпринять в подобном случае? Как следовало воздействовать на эмоции черни, которая, по данным разведки, уже была заражена предубеждением по отношению к членам ордена? Решили отправить вперед одного из молодых братьев, чтобы тот заранее предупредил капелланов и звонарей парижских церквей, принадлежащих ордену.
Магистр умело вел это довольно хлопотное и сложное совещание. Как самый старший по званию он обязан был следить за тем, чтобы ни один пункт устава ордена не был нарушен. Тамплиеры, как и все люди средневековья, придавали этикету религиозное, литургическое значение. То, что для современного человека могло бы показаться мелочью, несло особый, сакральный смысл.
Въезд в Париж для собравшихся был равен въезду Христа в Иерусалим. Следовало учесть каждую деталь. Из тщательно продуманных мелочей создавался определенный символический текст. Для человека средневековья не книга была основным источником информации, а символы, запоминающиеся детали жизни, которые он в своем сознании связывал в некий текст и по-своему толковал его.
Торжественный въезд тамплиеров в Париж являлся как бы посланием королю. Это послание должно было быть не дерзким, но твердым, и в нем прежде всего должно было ощущаться чувство собственного достоинства тех, кто по праву мог назвать себя автором этой ненаписанной страницы. Глазами своих подданных король обязательно прочтет предложенную его вниманию живую страницу, составленную из фигур рыцарей ордена навсегда утерянного в далекой Палестине храма. Перед ним провезут столько золота и серебра, сколько и не снилось алчному и вероломному Филиппу Красивому, а там будь что будет. Судьбе всегда надо бросать дерзкий вызов, как в памятной битве при Аскалоне.
Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к закату, рыцари вошли боевым строем в город, который сразу же показался им не особенно дружелюбным.
Впрочем, небо было еще ясным, в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада, а лучи заходящего солнца золотистыми и красными отсветами освещали стены домов и лица любопытствующих. В этом Магистр прочитал для себя и своих подданных добрый знак.
Толпа встретила тамплиеров гробовым молчанием. Впервые воинов Христовых увидели в таком количестве на улицах Парижа. Молчаливые, мрачные, с красными крестами на груди и спине, символизирующими мученичество, и с белыми шарфами на поясе, которые должны были говорить о сердечной чистоте помыслов тех, кто ехал сейчас по городу, всадники чинно двинулись по узким улицам. Казалось, их лица были абсолютно бесстрастными. Ни один из них даже случайно не бросил неосторожного взгляда в сторону красивой женщины. Бороды их были нечесаными, волосы коротко стриженными, а рука каждого твердо сжимала железную узду, и ни одна лошадь не сбилась с общего ритма, не нарушила общего строя.
И вдруг толпа словно по команде ахнула от удивления. Вслед за рыцарями на мулах ехали рабы- эфиопы. Вид этих совершенно черных людей поразил собравшихся. От неожиданного звука затанцевала лошадь крайнего рыцаря, но он тут же сумел справиться с ней, и все вернулось к прежнему чинному ритму.
Тамплиеры медленно приближались к своей знаменитой Башне. И когда до места оставалось совсем немного, напряженное молчание толпы было неожиданно взорвано торжественным звоном колоколов парижских церквей, принадлежащих ордену. Толпа, словно выйдя из оцепенения и поняв наконец, что ей следовало делать, начала выкрикивать нестройные приветствия и креститься.
Напряжение спало, и воины ускорили шаг своих скакунов. Парижане признали-таки заслуги ордена. Всадники воспряли духом. Все, как один, они выразят сегодня благодарность капелланам и простым звонарям братства, которые так умело смогли выйти из неловкого положения. Толпа нуждается в мудром пастыре, толпой следует управлять, и если надо, то и выколачивать из нее нужные чувства.
Рыцарь, который ехал рядом с Магистром, развернул под оглушительный веселый перезвон свой орофлам и поднял его высоко над головой, чтобы каждый из собравшихся зевак мог прочитать следующие слова: «Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam» («Это не мы, Господи, не мы, но Имя Твое покрыто славой»).
Теперь собравшиеся горожане уже в едином порыве все, как один, выразили в общем вопле свое восхищение перед нагрянувшими в их город крестоносцами. Париж пал без боя. Казалось, у воинов Христа никогда не было подобной бескровной и полной победы за всю историю ордена. Лишь де Моле, словно предчувствуя скрытую опасность, не предавался веселью, а упрямо смотрел вперед, будто не замечая призрачного воодушевления.
Филипп Красивый ждал тамплиеров уже давно. Он расспрашивал своих приближенных о всех мелочах этой выдающейся процессии, и послание было им понято именно так, как того хотели храмовники.
Бунт
В один из вечеров Шарль де Валуа и Луи д'Эвро ужинали в королевских покоях со своим царственным братом Филиппом IV, прозванным Красивым. Вряд ли когда-либо удастся воссоздать точный облик короля Франции, однако современники единодушно утверждали, что это был статный красавец, белолицый и светловолосый. Он был прекрасным рыцарем и охотником. Бернар Сэссе, епископ Памье, сравнивал короля с совой. Эту птицу в древности другие пернатые избрали своим царем из-за ее необычайной красоты, хотя на самом деле сова оказалась птицей совершенно никчемной. Епископ утверждал далее: «Таков и наш король, который красивее всех на свете, но только и умеет, что пялить глаза, как сова». Ему пришлось сурово поплатиться за свои слова.
Анонимный автор критиковал короля за то, что тот окружил себя «вилланами», то есть ворами и бандитами всех мастей, людьми, которые уже по природе своей жестоки, испорченны и злобны. Справедливость, по мнению этого человека, и не ночевала во дворце.
Другие же современники Филиппа IV, напротив, его идеализировали. Гийом де Ногаре, чье возвышение и последовавшее за ним благосостояние почти полностью зависели от королевской милости,
