Хотел было царь явиться туда и со своим немцем Фредериксом, и с «немецким святым» Гришкой Распутиным… Но против этого восстал взбалмошный, жестокий, но всё же прямой и честный Верховный Главнокомандующий Николай Николаевич…
И, конечно, если зависть подтолкнула Николая сместить своего опытного родича и самому в слабые руки взять жезл Верховного Главнокомандующего, то немало этому безрассудному решению помогли происки против великого князя со стороны царицы и её присных с Распутиным во главе…
Но об этом после.
Покончив с подписанием целого вороха бумаг, присылаемых в Ставку из Петрограда министрами, царь, как гласит официальный отчёт Дубенского, «посещал полки, несущие сторожевую службу при Ставке, обходил сторожевые посты и здоровался с донцами-казаками и гвардейцами-кавалеристами»…
Словом, всё, как полагается делать… во время больших летних манёвров…
«24 октября, днём — Николай обошёл все помещения лейб-гвардейского Гусарского полка и конюшни».
25 октября той же чести удостоились конюшни и все помещения лейб-гвардейского Конного полка…
Здесь Николай, после двух только месяцев войны, проронил:
— Рад видеть мою дорогую конную гвардию во время похода после первой половины войны и выдержанных ею геройских битв!..
Это было сказано полкам, только что потерпевшим полный разгром в Восточной Пруссии, сказано в первые дни войны, когда грядущее ещё было темно и мрачно…
А Николаю уже мнилось, что мировая бойня прошла половину страшного пути и вступает во вторую, заключительную фазу!..
Согласно записям придворного летописца, царь не ограничился посещением полковых конюшен, казарм и офицерских собраний на боевом фронте…
Он объезжал и тыловые города, посещал крепости: Осовец, Ровно, Брест, Белосток, Ивангород, Гродно, Люблин, Седлец…
Все те укрепления и места, которые потом были взяты врагом… Частью — по прямой измене среди немецких вождей русского народа, частью по недостатку снарядов…
Обходил Николай и лазареты, переполненные ранеными, измученными людьми. Давал им кресты, медали… Всё, как полагается по уставу и церемониалу.
Вот, например, разговор, отмеченный в «летописи» как особенно трогательный и значительный.
— Как ты был ранен? — спрашивает царь ефрейтора Василия Чекмарёва.
— Ручной гранатой, ваше величество!
— А вы разве близко так сошлись?
— Да вот, маленько подальше, как ваше величество стоите передо мною! — наивно ответил раненый, вероятно, удивлённый, что царственный вождь не знает, на каком расстоянии можно получить рану от разрыва ручной гранаты…
— А ты какой губернии?
— Костромской, ваше величество…
— А видел меня, когда я был в Костроме в 1913 году? — не утерпел, задал вопрос Николай.
Вот тяжелораненый, Кузнецов.
— Как ты себя чувствуешь?..
— Теперь легше стало! — ответил Кузнецов. И, видя, что царь не говорит о грозной войне, кипящей там, на фронте, не вспоминает о семье воина, оставшейся где-то в тёмной, задавленной деревенской глуши, сам добавил: — Поживём, опять пойдём сражаться с ерманцами. У нас там, в Расее, братья и отцы осталися…
Николай ничего не нашёлся сказать; одарил медалью Кузнецова, простого пастуха, «ласково посмотрел на раненого, улыбнулся ему и отошёл», как отмечено в «летописи»…
Вот другой, подпрапорщик Кочубей, раненный в боях при реке Сане.
— Большие бои были на Сане? — вдруг задаёт ему вопрос Николай, как будто не знает, что там творилось…
— Так точно, здоровые были бои! — по-солдатски отвечает Кочубей.
— Лезли? — звучит следующий вопрос Николая.
— Здорово лезли! — рапортует подпрапорщик.
— Желаю тебе скорее поправиться! — закончил свою «милостивую беседу» царь и отошёл…
В том же духе проходили и все остальные встречи с ранеными.
Но вот, наконец, 25 сентября — Николай проявил настоящее геройство. Дадим слово генерал-майору Дубенскому: «Государь Император, выехав из Ставки, повелел поезду остановиться и проследовал в крепость Осовец, чтобы лично поблагодарить гарнизон за отражение атаки».
«Таким образом, Его Величество изволили быть вблизи боевой линии».
«Без всяких приготовлений, рано утром 25 сентября Его Величество, оставя свой поезд, в автомобилях, в сопровождении самых близких лиц свиты: военного министра Сухомлинова (ну конечно!! —
«Всё это было так необычно… Так просто, так близко к боевой линии: в 12 верстах в эти минуты шёл бой!» — восторгается придворный летописец.
И за то, что царь не решился ближе двенадцати вёрст подойти или подъехать к линии огня, да за последующие подвиги в таком же роде Николаю Романову был присуждён даже Георгиевский крест, который он принял и носил с гордостью.
В Ивангороде герой, комендант крепости генерал Шварц[65] по- спартански доложил государю:
— Атака крепости трижды отбита и неприятель трижды отражён!..
Генерал говорил царю о «сверхгеройстве» русских ратей, отразивших железный натиск немцев…
Царь улыбался и слушал молча… Слушал и Сухомлинов. И оба они сделали своё дело.
Сухомлинов постарался, чтобы не хватило снарядов… и геройский Осовец и Ивангород попали в руки врагов России… Царь ничего не сделал, чтобы помешать такому беспримерному предательству…
И эти крепости, и ряд других оказались в руках врага! А Николай посещал фронт, гостил в Ставке Верховного Главнокомандующего… Морщил своё отёкшее бледное лицо, слыша, что войска более восторженными кликами встречают Николая Николаевича, чем его самого…
И в конце концов, найдя удобный предлог, племянник сместил неудобного родича… Послал его подальше на Кавказ, вопреки общественному мнению, вопреки голосам союзников (вроде речи Бальфура[66], прославляющей работу великого князя на фронте)…
Работа в Ставке шла своим чередом, но её нередко тормозил Николай попытками внести нечто от себя в стихийный ход мировой, общечеловеческой борьбы.
Войско, не говоря уже о высшем командном составе, видело, какую пользу приносит общему делу государь, но все молчали, надеясь, что Судьба поможет России…
Но когда широко прокатилась весть о гибельном влиянии немки-царицы и её «святого» Гришки на царя и ведение войны, началось глухое, скрытое брожение и среди войск, и среди командующего состава…
Когда до фронта докатились слухи о неурядицах в тылу, где гниют запасы хлеба и мяса, а жёны и дети воинов мрут от нужды и лишений, мёрзнут часами в очередях за куском хлеба… Когда узнали войска, как нагло мародёрствуют короли-сахарозаводчики, князьки-помещики и грабители-купцы… Как продают врагам родину оптом и в розницу всякие Штюрмеры, Сухомлиновы, Протопоповы, Шитиримы, возглавляемые развратным хлыстом Распутиным… Колыхнулась громада войск, протянувшихся от Балтики до Тигра и Евфрата…
