О насилии

освобождение их территорий от израильской оккупации даст стимул для демократизации арабского мира, заблуждаются. Дело обстоит ровно наоборот. Начать нужно с открытого выступления против коррумпированных клерикальных и военных режимов от Сирии до Саудовской Аравии, которые используют израильскую оккупацию для собственной легитимации. Парадокс заключается в том, что арабы проигрывают из-за самой своей сосредоточенности на Израиле. Смысл джихада в исламе состоит не в войне против внешнего врага, а в усилиях по внутреннему очищению, в борьбе со своей собственной моральной несостоятельностью и слабостью. Так что, возможно, мусульманам следует более решительно перейти от самого известного смысла джихада к его истинному смыслу. Все три основных участника войны с террором (Соединенные Штаты после 11 сентября, Израиль, арабы) считают себя жертвами и используют свой статус жертв для легитимации своей экспансионистской политики. События 11 сентября пришлись как нельзя кстати для легитимации агрессивного военного экспансионизма Америки: теперь, когда мы тоже стали жертвами, мы можем защититься и нанести ответный удар. Великодержавная американо-израильская ось, эта странная ось из самой религиозной (развитой) нации в мире, настаивающей на разделении религии и государства, и самого нерелигиозного народа в мире, существующего благодаря религиозной природе своего государства, может быть представлена как ось жертв.

Итак, главный вопрос: что сегодня было бы по-настоящему радикальным этико-политическим актом на Ближнем Востоке? И для израильтян, и для арабов этим актом был бы жест отказа от (политического) контроля над Иерусалимом, то есть поддержка превращения старого города Иерусалима во внегосударственное пространство, находящееся под (временным) контролем некой нейтральной международной силы. Обе стороны должны понять, что, отказываясь от политического контроля над Иерусалимом, они на самом деле ни от чего не отказываются. Они выигрывают от превращения Иерусалима в по-настоящему внеполитическое святое место. А то, что они потеряют (или, точнее, уже потеряли), заслуживает того, чтобы быть потерянным: сведение религии к ставке во властно- политической игре. Это стало бы подлинным событием на Ближнем Востоке, вспышкой подлинной политической всеобщности в духе св. Павла: «Нет ни евреев, ни палестинцев». Каждая из этих двух сторон должна понять, что этот отказ от этнически «чистого» национального государства является освобождением для них самих, а не просто жертвой, которая будет принесена в пользу другого.

Вернемся к истории о кавказском меловом круге, которая легла в основу одной из последних пьес Брехта. В древние времена где-то на Кавказе родная и приемная мать обратились к судье, чтобы тот решил, кому из них принадлежит ребенок. Судья начертил мелом на земле круг, посадил в него ребенка и сказал, что ребенок будет принадлежать той, которая первой вытащит его из круга. Когда приемная мать увидела, что ребенку стало больно из-за того, что его тянули в разные стороны, она из сострадания отпустила его. Конечно, судья отдал ребенка ей, сказав, что она проявила истинную материнскую любовь. Точно так же можно представить иерусалимский меловой круг. Тот, кто действительно любит Иерусалим, скорее позволит ему уйти, чем станет смотреть, как тот страдает из-за вражды. Разумеется, главная ирония здесь в том, что эта брехтовская история является вариацией на тему о решении царя Соломона из Ветхого Завета, который, признав, что он неспособен разрешить материнскую дилемму, предложил следующее решение: ребенка нужно разрубить надвое, чтобы каждая из матерей получила свою половину. Настоящая мать, конечно, отказалась от любых притязаний на ребенка.

У евреев и палестинцев есть одна общая черта: существование в диаспоре является частью их жизни, частью самой их идентичности. Что если им суждено объединиться на этом основании: не на основании оккупации, обладания или раздела одной территории, а на основании того, что она должна оставаться открытой, будучи пристанищем для тех, кто обречен скитаться? Что если Иерусалим станет не их местом, а местом для тех, кто не имеет никакого места? Эта общая солидарность служит единственным основанием для истинного примирения: осознания того, что в борьбе с другим мы боремся с тем, что является наиболее уязвимым в нашей собственной жизни. Именно поэтому, полностью сознавая серьезность конфликта и его потенциальных следствий, больше чем когда-либо нужно настоять, что мы имеем дело сложным конфликтом, конфликтом, который размывает и мистифицирует истинную линию фронта.

Анонимная религия атеизма

В разъяренной мусульманской толпе мы наталкиваемся на предел мультикультурной либеральной толерантности, ее склонности к самобичеванию и ее стремления «понять» другого. Другой здесь становится реальным другим, реальным в своей ненависти. В этом состоит парадокс толерантности в чистом виде: насколько далеко должна заходить терпимость к нетерпимости другого? Все прекрасные, политкорректные, либеральные штампы на тему того, что карикатуры на Мухаммеда были оскорбительными и бесчувственными, но насильственная реакция на них также недопустима, что свобода предполагает ответственность и что ею нельзя злоупотреблять, обнаруживают здесь свою ограниченность. Что же такое эта пресловутая «свобода с ответственностью», как не новая версия старого доброго парадокса принудительного выбора? Вам предоставляют свободу выбора при условии, что вы совершите правильный выбор; вам предоставляют свободу при условии, что на самом деле вы не станете ею пользоваться.

Как же разорвать этот порочный круг бесконечных колебаний между «за» и «против», который заводит терпимый разум в изматывающий тупик? Есть только один выход: отбросить термины, в которых поставлена проблема. Как не раз отмечал Жиль Делез, есть не только верные и неверные решения проблем, есть еще и верные и неверные проблемы. Понимание проблемы как поиск правильной меры между уважением к другому и нашей собственной свободой выражения само по себе является мистификацией. Не удивительно, что при более пристальном анализе оба противоположных полюса обнаруживают свою тайную солидарность. Язык уважения — это язык либеральной толерантности: уважение имеет смысл только как уважение к тем, с кем я не согласен. Когда оскорбленные мусульмане требуют уважения к своей инаковости, они принимают структуру либерально- толерантного дискурса. С другой стороны, богохульство — это не только проявление ненависти, попытка ударить другого по тому, что для него важнее всего, по самому Реальному его веры. Богохульство в строгом смысле слова — это религиозная проблема: оно действует только внутри религиозного пространства.

Если пойти по другому пути, на горизонте замаячит кошмарная перспектива общества, регулируемого извращенным договором между религиозными фундаменталистами и политкорректными проповедниками толерантности и уважения к верованиям других: общества, парализованного стремлением не задеть другого, независимо от того, насколько жестоким и суеверным является этот другой, и где люди участвуют в регулярных ритуалах «освидетельствования» своей виктимизации. Во время своего пребывания в Университете Шампэйн в Иллинойсе я посетил ресторан, где в меню предлагалась картошка по-тоскански. Когда я спросил друзей, что это такое, они объяснили, что хозяин хотел казаться патриотом и, когда Франция выступила против американского нападения на Ирак, вслед за американским конгрессом переименовал картофель по-французски, обычную картошку фри, в «картошку свободы». Но прогрессивно настроенные преподаватели, составляющие большинство его клиентов, пригрозили бойкотом, если «картошка свободы» останется в меню. Хозяин не хотел потерять клиентов, но при этом хотел казаться патриотом, поэтому он и придумал новое название — «картошка по-тоскански». Это давало дополнительное преимущество: название звучало по-европейски и навевало воспоминания об идиллических фильмах о Тоскане.

Совершив шаг, подобный тому, что был предпринят американским конгрессом, иранские власти приказали изменить название «датского печенья» на «розы Мухаммеда». Здорово было бы пожить в мире, где американский конгресс поменял бы название картофеля по-французски на «картофель Мухаммеда», а иранские власти назвали бы «датское печенье» «розами свободы». Но из-за толерантности наши магазины и меню ресторанов будут заполнены разными версиями картошки по-тоскански.

В последние годы в моей родной Словении развернулся спор: надо ли разрешить мусульманам, преимущественно рабочим-иммигрантам из бывших югославских республик, строительство мечети в столице страны Любляне? Хотя консерваторы выступали против мечети по культурным, политическим и