— Позоррр, — возмущается цикада.
— Эй, ты, не смогла перепрыгнуть — не мешай другим, — стыдит ее группа сестриц цикад, устроившихся на откосе овражка.
— Позоррр… — тянет свое цикада.
— Очистить площадку! — приказывает судья.
Подлетают слепни, укладывают рыдающую цикаду на сухой листик и волокут прочь, как мешок мякины.
— Приготовиться блохе! — объявляет судья.
Крохотная, с маковую росинку, блоха подбегает к стебелькам ржи с высоко натянутой паутинкой. Где уж такой мелюзге перепрыгнуть! Однако блоха приседает и, словно на пружинке, взмывает вверх и перелетает через нить, ничуточки ее не задев. Вот это да!
Над стадионом воцаряется мертвая тишина — от неожиданности все затаили дыхание. И подумать-то нельзя было, что кроха покорит этакую высотищу. Первыми приходят в себя болельщики-блохи.
— Ии-и-и-и! — визжат они своими пискливыми голосками и от радости все вместе подскакивают вверх. — Ии-и-и-и!… Ура, малышка!
— Мо-ло-дец! — соглашается стадион.
Блоха поднимается с песка. Да уж, всем нос утерла! Ее хоботок задирается, от гордости. Что ни говорите, а теперь ясно, кто прыгает выше всех. Теперь все должны ее на руках носить и всячески ублажать — ведь она чемпионка!
Однако слишком рано радуется блоха: соревнования еще не-окончились, ведь не прыгал зеленый кузнечик. Вспомнив об этом, блоха бледнеет: хоть бы ему не повезло! Так хочется остаться первой, непревзойденной.
И когда зеленый кузнечик встает, готовясь к прыжку, блоха тихонько колдует:
— Бу-бу-бу, бе-бе-бе, ногу бы сломать тебе! А судья усач объявляет:
— Прыгает зеленый кузнечик.
Если сказать правду, никто не сомневается, что чемпионом станет кузнечик: его прыжок так великолепен, так высок, так легок, а ноги у него такие длинные… Спортсмен глубоко вдыхает воздух, подбирает фалды своего зеленого фрака, чтобы не мешали, разбегается, отталкивается и, как полевой ветер, высоко проносится над паутинкой… Но что это? Ай-яй-яй — фалда выскользнула из лапки, задела нить и оборвала ее… Поражение!
— Ой! — кричат от отчаяния болельщики-кузнечики.
— Ура-а-а! — пищит счастливая блоха. — Я — чемпионка!
А кузнечик поднимается с песка, отряхивается и, хоть неудача огорчила его, вежливо благодарит судью соревнований, пауков, сороконожку, муравьев и жуков-могильщиков за внимание и труд. Потом подходит к блохе и сердечно поздравляет ее с чемпионским званием. Но зазнайка-блоха делает вид, что не замечает дружески протянутой лапки — ишь возгордилась!
Тогда кузнечик, улыбнувшись всему стадиону, всем болельщикам, преспокойно вытаскивает свою скрипочку. И, покидая сектор для прыжков, начинает наигрывать на ней и запевает:
Песенка его так весела и задорна, что весь стадион, все болельщики, даже сам судья усач, даже блошиная ватага подхватывают:
Блоха вынуждена немножко опустить свой хоботок и посмотреть, что происходит. А происходят странные вещи: покинув чванливую чемпионку, все, приплясывая и весело припевая, направляются следом за пиликающим на скрипочке кузнечиком. Стоит блоха на пустом стадионе, ждет, когда вернутся хотя бы блохи, начнут ее прославлять, хвалить, поднимут и отнесут домой, но никого нет. Только издалека, с края лужайки доносит ветерок все ту же песенку:
— Чтоб всех вас ветром раздуло! — шипит чемпионка, в одиночестве упрыгивая с пустого стадиона. — Чтоб у вас у всех ноги подвернулись!…
Но ее проклятия не достигают цели, и не перестает звучать веселый припев:
ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ
Ауримас впервые летит на самолете. Дрожащими от волнения пальцами берет он леденец, который на подносе протянула улыбающаяся стюардесса; на фантике нарисован золотой самолетик. Сунув леденец в рот, мальчик прижимается лбом к круглому окошечку, стекло толстенное, его, наверно, и камнем не пробьешь. Внизу видны маленькие, бегущие назад домики, квадраты полей, паутинки железнодорожных путей; по рельсам как раз катится паровозик — крошечный, меньше игрушечного. Но вот внизу уже ничего не видно, самолет ныряет в тучу, и Ауримасу становится страшно.
— Мама, — спрашивает он, — а самолет не может заблудиться в облаках?
Но не успела еще мама успокоить его, как самолет выныривает из густого серого тумана, и они уже летят по залитому солнцем бескрайнему простору. Теперь мальчику кажется, что облака внизу — вовсе не облака, а снежные поля, из которых там и сям выступают ледяные торосы, и на них вот-вот может появиться семейка белых медведей. А вдали, до самого горизонта, запорошенные снегом равнины, и если бы, мечтает Ауримас, если бы к хвосту самолета можно было привязать санки и сесть на них — то понесешься по этой равнине быстрее ветра, даже в ушах засвистит!… Невиданно широкий и чистый мир открывается перед удивленными глазами малыша, мир золотистого холода, повисший над планетой Землей, которой и не видать за толстым слоем облаков. От восторга Ауримас даже проглатывает леденец.
— Мама! — кричит он. — Теперь я уже знаю!
— И я тоже знаю, — понимающе улыбается мама. — Когда вырастешь, будешь летчиком, да?
— Конечно, — кивает головой мальчик, щеки его горят от волнения. — Конечно, буду летчиком, и мой самолет потащит вслед за собой санки — сто санок! — а на них будет сидеть тысяча мальчиков и девочек, и знаешь, куда мой самолет повезет их?
— Уж не в Африку ли? — смеется мама.
— И откуда только ты все знаешь? — удивляется Ауримас. — Да, я прокачу их в Африку, чтобы они увидели настоящих крокодилов и настоящих львов.
— А разве в зоопарке живут не настоящие львы и крокодилы? — спрашивает мама.
— Конечно, не настоящие, — с видом знатока заявляет Ауримас. — Ведь они же в клетках. А в Африке бегают на свободе, значит, настоящие!
Мальчик не видит, что люди, сидящие рядом с ними, слушают и улыбаются. Он уже снова прижался носом к окошечку и думает о чем-то своем.
— Мама, — через некоторое время спрашивает он, — а птицы могут летать на такой высоте?
