главному инженеру.
Но Дондон уже пришел в себя и на следующие вопросы отвечал складно и точно. За это снова получил целую кучу комплиментов:
— Молодец!… Работает точно по программе. Он многого достигнет. «Как жаль, — огорчился робот, — что Ленточница не слышит этих похвал.
Знала бы, как меня хвалят, еще сильнее восхищалась бы мною!… Интересно, прилетит она этой ночью?… А что, если… если ее поймала летучая мышь?» — От волнения у него сжалось сердце — такого с ним еще не случалось! Но бабочка прилетела.
— Отдохну чуточку у тебя на плече, — шепнула она. — Тут так хорошо и спокойно.
Железную грудь робота захлестнула волна нежности.
— Меня зовут Дондон, — сказал он.
— Я не забыла, как тебя зовут, — вежливо ответила Ленточница. — А братья и сестры у тебя есть?
Дондон хотел ответить, что он одинок, совсем один во всем выставочном зале и даже во всем городе, но смог произнести лишь ответ номер два:
— Моя родина — лаборатория.
— Это ты уже говорил, — напомнила бабочка. — Почему ты все повторяешь и повторяешь одно и то же? Неужели тебе не надоедает? Ладно, полечу, очень проголодалась. Маковой росинки сегодня во рту не было, противная летучая мышь все время шныряет около моего каштана… До скорого свидания, Дондончик!
Она снова нежно провела крылышком по его щеке и выпорхнула в открытое окно. Дондон долго смотрел вслед, глаз его сверкал, как никогда.
«Она скоро вернется! — пело его железное сердце. — Она привязалась ко мне, она вернется и ласково присядет на мое плечо… О, если бы эта ночь никогда не кончалась!… Может, я тогда понемножку научился бы говорить другие, незапрограммированные слова? Поблагодарил бы ее за нежное прикосновение, сказал бы, что она единственная во всем мире, моя Ленточница…»
Оранжевый глаз Дондона не отрывался от окна — с таким нетерпением ожидал он возвращения бабочки.
И она вернулась — но как-то очень странно: стремительно ворвалась в окно и, как безумная, бросилась роботу на грудь.
— За мной гонятся! — выкрикнула она, задыхаясь. — Дондон, за мной гонятся!
И правда: за окном пронеслась черная тень и тут же, грозно шурша крыльями, в зал ворвалась летучая мышь.
— Не отдавай ей меня, — прижималась к роботу бабочка. — Проглотит!… Робот воинственно выпятил грудь и хотел сказать: «Не бойся, я самый могущественный на всей выставке, никто не посмеет и прикоснуться к тебе!»
Однако произнес совсем другое:
— Меня зовут Дондон.
Летучая мышь облетела вокруг робота и тут же заметила прильнувшую к нему бабочку.
— Спаси меня, Дондончик! — умоляла Ленточница.
«Прочь отсюда!» — хотел гаркнуть робот, но снова сказал лишь то, что умел:
— Моя родина — лаборатория.
Летучая мышь кинулась на бабочку, раскрыв пасть с острыми зубами, но проглотить не успела — Ленточница упала на пол, под ноги роботу.
— О, мое крылышко… — простонала она, когда летучая мышь, сделав несколько стремительных кругов и не обнаружив ее, вылетела в окно. — Она оторвала у меня крыло!… Ах, Дондон, почему ты не защитил меня?
— Приходится отвечать на весьма нехитрые вопросы, — выпалил Дондон и засмеялся: — Ха-ха-ха!
От этого ответа у него по спине пробежала дрожь, однако ничего другого он сказать не смог.
А бабочка беспомощно трепыхалась на полу, ей очень хотелось, пока не рассвело, взлететь и вернуться на свой каштан. Но она только кружилась волчком на одном месте.
— Если бы ты знал, как мне больно… — прошептала Ленточница.
— Больше всего я люблю машинное масло, а больше всего не нравится мне сливочное мороженое с абрикосовым вареньем, — последовал ответ.
— Что ты сказал? — не поверила своим ушам Ленточница. — Неужели тебе совсем не жалко меня.
— В будущем у роботов огромные перспективы! — услышала она.
— Как ты жесток и бессердечен… — слабеющим голосом прошептала бабочка.
— Я должен выполнить все то, что во мне запрограммировано!
Бабочка уже не трепыхалась. Вот она в последний раз подняла оставшееся крылышко и медленно- медленно опустила его — чтобы никогда больше не поднять.
— Прощай, Дондончик… — шепнула она, умирая.
— Желаю крепкого здоровья и успехов в личной жизни! — пролязгал робот и бойко притопнул ногой.
А потом наступила тишина. Ленточница недвижно лежала у ног Дондона, за окном светало, открылись двери, хлынула новая толпа любопытных посетителей. Они, конечно, сразу же обступили робота.
— Как тебя зовут? — раздался вопрос номер один.
«Она-то называла меня Дондончиком… — вспомнил робот, терзаемый печалью. — Больше никто и никогда не будет меня так называть!»
— Где твоя родина? — последовал второй вопрос.
«Она говорила, что ее родина — каштан… А я никогда не видел ни каштанов, ни их цветов…» — Слезы душили робота.
Не ответил он и на третий, и на все остальные вопросы, мало того, ни разу не подмигнул, не поднял рук, не притопнул ногой.
Тогда снова позвали главного инженера. Инженер постучал по груди Дондона, повертел разные гайки и строго приказал:
— А ну-ка, говори: каково будущее роботов?
— Каш… та… — с трудом произнес робот, и в груди его что-то захрипело и оборвалось.
Главный инженер поморщился и сказал:
— Испортился наш робот. А ведь как отлично выполнял программу! Попытаемся его отладить, а не удастся — сдадим в металлолом.
Принесли большое белое покрывало и накрыли робота. Сверху повесили табличку: «На ремонте».
Под покрывалом было тихо-тихо. Однако ночью, когда в открытое окно залетал ветерок, принося аромат цветущих каштанов и шелест листьев, из-под покрывала раздавались глухие отрывистые звуки, словно кто-то учился говорить:
— Лен… точ… ни… ца… Каш… тан… Тос… ка…
КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ…
Ауримас — да-да, тот самый, который когда-то наплакал целое озеро, — этот Ауримас отправился в магазин. В одной руке — хозяйственная сумка, в другой — записка, что надо купить: три бутылки молока, две баночки сметаны, килограмм сахара, пачку масла и еще хлеб, пирог и пять сладких сырков с изюмом. Вот сколько всякой всячины велела ему купить мама.
Идет Ауримас, по сторонам не смотрит, ворон не считает, весело сумкой помахивает. Только вдруг
