печати, свобода коалиций, независимость чиновничества, право выбора общинных должностных лиц общинами, гражданская гвардия и еще многое из того, что исчезнет или будет в корне изменено.
Но разве не признали вы этих прав уже одним тем, что торжественно подтвердили основные принципы, из которых они следуют?
Я уже говорил вам, что не признаю никаких специальных правовых основ и никаких отдельных прав. Кроме того, меры, которые я приму, всего лишь исключения из правила.
И конечно, такие исключения, которые подтверждают правило.
Но для них нужно тщательно выбрать время; несвоевременное вмешательство в ход вещей может все испортить. В книге о государе я установил принцип, который в таких случаях может быть правилом поведения: «Тот, кто захватывает власть в государстве, должен для ее упрочения совершить все потребные насилия один-единственный раз, чтобы в дальнейшем не было нужды повторять их; позже он не сможет добиться от своих подданных ничего: ни хорошего, ни дурного.
Если хочешь свершить зло, так верши его, пока тебе сопутствует удача; если хочешь сделать доброе дело, твои подданные не пожелают изменений, если будут полагать, что принуждаемы к ним». Днем позже после провозглашения моей конституции я издам ряд указов, имеющих силу закона, и таким образом одним ударом упраздню свободы, могущие стать опасными.
В самом деле, время выбрано удачно. В результате вашего государственного переворота страна еще потрясена террором. Что же касается вашей конституции, вам нет запретов: в любом случае вы можете делать все, что заблагорассудится. Что до ваших указов, так они не нуждаются в одобрении: вы ведь ничего не просите, а все берете сами.
А вы быстро вынесли приговор!
Все же он не так скор, как ваши деяния. С этим вы должны согласиться. Несмотря на вашу сильную руку и тщательно выбранное время, я, сознаюсь, едва могу поверить, что страна не поднимется, если вы решитесь и на второй переворот, который задумали.
Страна весьма охотно закроет на него глаза; при том положении вещей, на которое я рассчитываю, ее уже утомили смуты; она жаждет покоя так же, как песок пустыни жаждет ливня, следующего за ураганом. Монтескье
Да вы к тому же прибегаете к метафорам; это уж слишком.
Быстро добавлю, что торжественно пообещаю после воцарения мира и покоя вновь допустить все свободы, которые упраздняю.
Полагаю, ожидание будет вечным.
Вполне возможно.
Нет, наверняка; ведь ваши принципы позволяют государю не держать слова, если это в его интересах.
Не спешите с подобным утверждением. Увидите, как я поступлю с этим обещанием. Я вижу свою задачу в том, чтобы спустя самое короткое время меня считали самым либеральным человеком в моем царстве.
К этому сюрпризу я не был готов. Пока народ будет этого дожидаться, вы разделаетесь со всеми его свободами.
Разделаться — неподходящее слово для государственного мужа. Я не стану ни с чем разделываться непосредственно. Силу льва потребно сочетать с лисьей хитростью. На что нужна политика, если не на то, чтобы обходными путями достигать целей, которых не достичь прямо? Основы моего государства заложены, силы наготове, мне нужно только привести их в действие. Это я буду делать со всей осторожностью, которой требуют новые конституционные методы. Тут именно и уместны те искусные приемы управления и законодательства, употреблять которые будет мудрым со стороны государя.
Замечаю, что мы перешли к новому этапу, и готов слушать вас внимательно.
Разговор одиннадцатый. Ограничение свободы печати
В своем «Духе законов» вы весьма разумно замечаете, что слово «свобода» есть такое понятие, которое допускает различные толкования. Сдается, что в вашем труде сказано следующее: «Свобода — это право делать то, что дозволено законом».[32]
Охотно заимствую это определение, которое нахожу совершенно справедливым, и могу уверить вас, что моими законами будет дозволено только то, что должно. Уж вы узнаете свои идеи. С чего желаете начать?
Хотелось бы узнать прежде всего, как собираетесь вы защищаться
от нападок прессы.
Воистину, вы касаетесь самой чувствительной точки моего предприятия. Система, которою я думаю применить, всеобъемлющая, и при этом годится для многих конкретных случаев. По счастью, в этой области я обладаю свободой действий. Я спокойно могу придать делу нужный поворот, не подвергаясь никаким упрекам.
Простите, как же это?
Да так, что в большинстве стран с парламентским образом правления пресса прямо-таки стремится, чтобы ее возненавидели, она всегда служит сильным, эгоистическим, глухим ко всему иному страстям, она клевещет, она продажна, несправедлива, бездушна, короче говоря, и, прежде всего: вы никогда не объясните населению страны, для чего, собственно, существует пресса.
Да, если вы жаждете упреков, что можно сделать прессе, их будет много. Но если вы спрашиваете, зачем она существует, то дело другое. Она просто-напросто препятствует произволу при осуществлении власти. Она заставляет править в соответствии с конституцией. Она, вынуждает представителей государственной власти вести себя прилично, сдержанно, уважая себя и других. Одним словом: тому, кто
