— Тем не менее, он здесь был. И мне бы хотелось получить объяснение...
— Он следил за мной? — с легким презрением спросила женщина. Я чуть развел руками.
— Это наша работа. Он установил вашу личность... кстати, сообщил, что по его мнению вы не можете быть связаны с преступными кругами. И вот... он мертв. Молодой парень, у него жена осталась в Германии, ребенок.
Алиса с грохотом отодвинула свою чашку. Взглянула на меня, точно ошпарила кипятком.
— Знаете... Это в конце концов... Я не знаю, что это такое! Вы подсылаете ко мне шпиков, хотя я ни в чем не виновата. Потом вы являетесь ко мне на работу. И предъявляете какие-то обвинения, чуть ли не в убийстве! Да, мне жаль вашего приятеля, но я-то здесь при чем? Это у меня отобрали ребенка, понимаете? У меня! Отобрали и мучили много лет, и я мучилась. И теперь вы еще лезете в мою...
Она была готова расплакаться, кажется. Я растерялся.
— Алиса, послушайте... да нет же, я не обвиняю вас! Алиса! Скажите, а почему вы уволились?
Она мгновенно успокоилась, бросив на меня серо-хрустальный настороженный взгляд.
— Вы и это знаете...
— Да, я случайно услышал на работе у вас.
— Вы же не понимаете по-русски.
— Да вот так вышло. С чем все-таки связано ваше увольнение?
Алиса вытащила из сумочки сигареты. Посмотрела на меня.
— Курите, пожалуйста — я сам не курящий.
Алиса чиркнула зажигалкой. Задымила.
— Это не ваше дело, — сказала она, — по личным обстоятельствам, понимаете? По личным.
— И все-таки? Вы куда-то переезжаете?
— Да, переезжаю. В Сибирь.
— И квартиру вашу...
— И квартиру продаю, да. Можете не утруждать себя выяснениями. Продаю квартиру и уезжаю. И вас это не касается. Ребенка своего я не видела и не увижу уже никогда. Так и передайте фрау Шефер. А по какой причине я переезжаю? — она выпустила колечко дыма и взглянула на меня в упор, — Да очень просто. Я выхожу замуж.
По дороге до гостиницы я заметил наружку.
Не то, чтобы она была совсем уж непрофессиональной, но я специально присматривался и долго ходил по улицам — сначала в самом деле слегка заблудился, потом наматывал круги вокруг гостиницы, по центру. Ничего особенно интересного не было в этом пыльном сером городском центре; из памятников только своеобычный Ленин с призывно поднятой рукой да горящий в чаше газовый огонь, как я понял, памятник погибшим на Второй мировой войне. Удивительно, что у этого огня лежали живые цветы, пусть и немного.
Еще был довольно красивый фонтан в сквере, художественные клумбы, помпезное здание театра. А в целом центр не производил впечатления. Да и я был больше занят размышлениями и слежкой за тем, кто следил за мной.
Это был молодой человек, малозаметный, как и положено шпику, в белой футболке и джинсах, с русыми вихрами. Первый раз я зарегистрировал его появление за стеклом музыкального магазина, где он непринужденно рассматривал диски. Второй — он покупал мороженое на другой стороне улицы от меня. Мороженое он, видимо, не купил, потому что через пять минут я увидел его на совсем другой улице, стоящим на автобусной остановке. Нет, скрывался он очень неплохо, буквально таял в толпе, и если бы не моя настороженность, я бы нипочем его не отследил.
Молодой человек проводил меня до самой гостиницы, уже входя в вестибюль, я привычно нашел его взглядом — на другой стороне улицы он стоял ко мне спиной и разговаривал по мобильнику. А может, не мобильник это был, а какая-нибудь суперчувствительная камера, но неважно — он знает, где я буду находиться теперь.
По крайней мере, зато он не знает, что я знаю, что он знает. И это единственное оптимистическое обстоятельство в моем положении.
На деньги Шеферши можно было снять и люкс, но я не стал жадничать. Достаточно простого однокомнатного номера. Плотно и вкусно перекусив внизу, в ресторанчике, я поднялся к себе, включил свет и раскрыл ноутбук.
Прежде всего я подключился к интернету и отправил мейл Джессике. Мы так уговорились с ней — я высылаю мейлы или СМС ежедневно, в противном случае она бьет тревогу, звонит по телефонам, которые я ей дал — я связал ее с моими старыми коллегами по агенству АВС. Что поделаешь, больше ни на чью помощь я рассчитывать не могу. Работаю я один, не родителей же просить о такой поддержке... не Беату же...
Я улегся с ноутбуком на кровать, не раздеваясь. Светлый майский вечер заливал комнату предвечерним сиянием, четко выделяющим каждую трещинку потолка, каждую загогулину на тусклых обоях.
Дела мои выглядели, прямо скажем, не очень хорошо. Единственная надежда на расследование — помощь Алисы. Если бы она стала моей союзницей — все пошло бы как по маслу. Нет, я видел и другие пути. Но множество этих путей упиралось в непреодолимую стену — незнание русского.
К тому же некая сила, которой я, очевидно, встал поперек дороги, только позавчера уничтожила Макса, и видимо, собиралась убить меня. Сила, которая либо обладает фантастическими возможностями — либо просто интеллектуально превосходит меня, так что я до сих пор не могу объяснить целый ряд простых фактов, связанных с ее преступлениями.
Все это не очень весело, конечно. Но ясно и другое — я не уеду отсюда до тех пор, пока не получу ясного ответа на все вопросы. Да, любой нормальный профессионал на этом месте понял бы, что дальше ему ловить нечего, да и опасно — и уехал бы восвояси. Но когда это я был нормальным профессионалом? Я сыщик. Я такой от природы, это не профессия, это призвание; мне просто не очень везет в нашей стране, потому что настоящие серьезные расследования можно было бы вести только в полиции, а там я никогда работать не буду; мне же досталась рутина, которая позволяет обеспечить себе кусок хлеба, иногда с маслом, но это не та работа, о которой я мечтаю. И вот сейчас, впервые в жизни, мне досталась настоящая Тайна, настоящая трагедия — и абсолютно неразрешимая интеллектуальная задача; и неужели эти наивные люди думают, что меня испугают какие-то там растворяющиеся пули?
Кроме того, у меня к этим людям есть по крайней мере один счет: Макс. Он действительно был хорошим парнем, у него остались жена и ребенок, и хотя бы даже перед ними я не могу предстать, не объяснив им, как и почему он погиб.
1946 г. Шамбала. Анку Виллара.
Со временем Вернер окончательно понял, что вернулся домой.
Тогда он решил принять имя. Церемонию назначили на конец апреля, за несколько дней до Испытания старших школьников, Янтаньи. Вернер все еще не знал, что будет делать дальше. Но он чувствовал себя амару.
Германия, родители, прежняя жизнь — все казалось теперь дурным сном. Там нечего было вспоминать. Не только тюрьма вспоминалась с ужасом и омерзением, не только допросы гестапо Вернер постарался спрятать в дальний угол подсознания и забыть навсегда. И все остальное, вся жизнь до этого было блеклым, серым... кого он любил в той жизни, что оставил? Родителей? Но они отреклись от него. Франц? Он на Восточном фронте, и неизвестно, что с ним в итоге стало. Он может быть в плену или мертвым. Все, кого Вернер хоть сколько-то ценил и уважал в своей жизни в подполье, тоже либо мертвы, либо оказались предателями, либо судьба их была просто неизвестна. Одноклассники? Марихен? Лучше уж он будет для них мертвым. Так лучше для всех.
Настоящая, живая реальность вставала вокруг него в имата. Здесь было все, что он любил... музыка, книги. Беседы и мимолетные взгляды Инти, ее легкие касания. Биологическая лаборатория, новые знания, интересная работа. Люди, настоящие люди, каких он никогда в жизни не знал. Настоящие отношения.
