Вернер уже не чувствовал себя чужаком. Он решил стать амару официально — получить амарское имя.
Неизвестно, что повлияло на окончательное решение Вернера принять хальтаяту.
Это было особенно мучительно, об этом он больше всего размышлял, спорил, расспрашивал, читал. И так и не мог преодолеть отвращение. Прийти к определенному выводу.
Наверное, определяющей оказалась беседа с Инти. Очень долго Вернер не мог понять, что и она тоже — хальту. Как и многие, да почти все вокруг. Он с удивлением узнал однажды, что Кхана, его наставник в яхи — хальту. Придя домой, он спросил Инти, дала ли и она клятву хальтаяты.
— Да, — просто ответила Инти.
И так же легко и естественно, как делала все, объяснила это.
— Понимаешь, иначе нельзя. Иначе не только мы не выживем, но и урку. Ты ведь знаешь о том, что цивилизация была уничтожена дважды? После гибели Лаккамару второй раз — около пяти тысяч лет назад. Чужие оставили автомат, который приближается к земле с определенной частотой.
— Да, конечно, я знаю.
Предполагалось, что это именно автомат, так как в прошлый раз он нанес удары слепо, по площадям. Земля пострадала — цунами, землетрясения, какие-то острова и части суши ушли под воду. После этого выжившие амару решили выходить из имата и строить цивилизацию вместе с урку — это виделось единственным выходом.
— А ты знаешь, когда следующий раз? Не думал об этом? А следующий раз — в начале двадцать первого века, предположительно второе десятилетие. Всего семьдесят лет осталось. Может быть, мы даже сумеем в имата построить космолеты и тайно — хотя я сомневаюсь — запустить их космос. Но мы никогда не сможем создать и испытать оружие тайно, без того, чтобы о нем узнали внешние! Понимаешь? Мы можем остановить этот автомат, даже уничтожить его, но только тогда мы должны открыться перед ними и работать с ними вместе или хотя бы пусть они не мешают нам. А иначе... конец света. Может, кто-то выживет, конечно, а может, и нет. Тектоника — страшная штука. Может переформатировать всю кору, и не останется ни одного живого существа на суше. В любом случае погибнет вся цивилизация. Вернер, сейчас не быть хальту — безумие.
Наверное, это переломило его упрямство. Он начал понимать хальтаяту. Прошел всего год, но этот год вместил слишком многое, и Вернер уже не мерил все на свете меркой узника гестапо. Он проникся новой верой и понял, что она — окончательна.
Он принял имя амару на закате, во время Церемонии Имени. Обычно это праздник новорожденных, имя дают крошечному ребенку. Странно, что при полном отсутствии религий и общепринятой веры амару выработали сложные ритуалы для жизненно важных действ. Люди в урканском мире, отказавшись от религии, обычно не празднуют вовсе, считают праздники навязанной блажью или просто обильно едят и пьют — нет религии, нет и святого. Для амару свята сама жизнь — ее рождение, возмужание, продолжение. Свято человечество. Потому праздники амару — это признание ребенка общиной, церемония имени; вступление молодого человека в жизнь — Янтанья, свадьба; дни именин, вступление в возраст Старшинства, поминки. Из общих праздновался лишь Новый Год, который сейчас совпадал с европейским.
На площади собраний, Аруапе, было людно и красиво в тот час. Уходящее солнце наполовину ушло за горы, и его широкая полоса — от багрово-мрачного пламени, через красный, огненный, рыжий, победно- алый, до нежно-тающей, уводящей в нездешнее сиреневой полоски, переходящей в темную синеву — окаймляла вершины. Тибет плыл вокруг замершей дворцовой симфонией. Купола и верхушки зданий словно таяли в вечернем небе. На площади разожгли гигантский костер, и лица людей, стоящих вокруг, казались еще значительнее, еще прекрасней в свете огня, огонь отражался в глазах, амару молчали. Тот, кто был Вернером Оттерсбахом, молча потянул с плеч рубашку. Позади него стояли ставшие родными Инка и Инти, а спереди подошла Старейшая Келла. У амару нет иерархии, но люди, которым за 170 и более, пользуются особым почетом, им первым предоставляют говорить, им доверено проводить церемонии. Инка тоже был Старейшим, и он-то и должен был дать новое имя.
Келла не выглядела старухой — длинные развевающиеся русые волосы, легкая походка, лишь морщины и глаза выдавали возраст. Волосы падали на церемониальный пестрый плащ.
Тот, кто был Вернером, шагнул к Келле. Он был теперь полуобнажен, его спина и плечи окрепли, покрылись мышечным корсетом, и в неясном зыбком свете костра почти не были видны еще глубокие страшные шрамы. Он опустился на колено, и Келла произнесла ритуальную формулу, затем плеснула на голову нового амару воды из серебряного ковшика. Странным образом Церемония Имени напоминала обряд крещения. Келла передала ковшик Инке. Тот повторил жест. Положил руки на склоненную светловолосую голову.
— Я даю тебе имя, новый человек. Отныне и до конца твоих дней твое имя — Анку Виллара.
Анку Виллара — буквально, обладающий святым терпением. Имена амару всегда имели смысл. Тот, кто был Вернером, не ожидал такого имени, и вздрогнул. Старейшие завершили церемонию. Инти подошла и, улыбаясь, коснулась его обнаженного плеча.
— Анквилла, — прошептала она. Он поглядел на Инти и понял, что имя его — прекрасно. С этой секунды он так и думал о себе — Анквилла.
В ореховых глазах Инти плясали отблески костра. Анквилла вдохнул свежий разреженный воздух, взглянул на горы, на ушедшее солнце, на новорожденные в небе звезды. На огни в глазах братьев и сестер амару, их приветственные улыбки.
Он жестом попросил Инку задержаться и шагнул ближе к костру. Инка с удивлением посмотрел на него.
И тогда Анквилла поднял руки над головой, в знаке хальту — косого креста. Инка, замерев, смотрел на него, и так же замерли люди вокруг костра. Анквилла чуть кивнул Инке в знак благодарности, и тот ответил молча, так же вскинув над головой скрещенные руки.
И тогда Анквилла громко, почти без акцента, в присутствии всей общины, в молчаливом обрамлении гор и огня, произнес клятву хальтаяты.
23 мая 2010 года, Зеркальск. Клаус Оттерсбах, частный детектив.
Собственно говоря, мой путь в любом случае лежал в местную полицию. Вчера после разговора с Алисой было уже поздновато, поэтому я направился туда с утра. После некоторых бюрократических проволочек и преодоления языкового барьера (мне с некоторым трудом нашли интеллигентного полицейского, который кое-как мог связать простые фразы по-английски) меня отвезли на опознание тела Макса.
Это действительно, к сожалению, был Макс. Застрелен он был так же, как Шефер — только входных отверстия два, оба чуть слева от грудины; выходных отверстий не было.
Судмедэксперт, который тоже немного владел английским, кое-как объяснил мне, что за телом приедет отец Макса из Германии, уже все обговорено. Я попробовал выяснить, как именно и где было найдено тело, но языковой барьер оказался для этого слишком высок.
Мы с интеллигентным полицейским отправились обратно. По дороге я кое-как сумел ему объяснить, что прошу официального содействия русской полиции в расследовании. Полицейский (представившийся Николаем) отнесся к этому благосклонно и обещал помочь, чем может. Я сказал, что прежде всего мне нужен русско-немецкий переводчик. Сойдет и русско-английский. Потому что без языка я здесь, к сожалению, совсем ничего не смогу понять. Николай сказал, что поможет.
Он усадил меня в каком-то пустом кабинете в их управлении. Некоторое время я с интересом изучал плакаты на стенах, рассказывающие на русском языке о чем-то мне неведомом. Затем открылась дверь, и в кабинет вошел местный начальник, полковник полиции, а с ним — слегка смущенная молодая девушка в форме.
