заселения были и обитавшие неподалёку индейцы, принадлежавшие к небольшому клану тлинкитизированных эяков (угалахмютов) – тлахаик-текуеди или тлухеди. Судя по сохранившимся якутатским преданиям, они нередко привлекались русскими к различным подсобным хозяйственным работам. Вождём этой группы был Танух (Зуб Морского Льва), человек “проворный, находчивый, знающий”, пользовавшийся дружеским доверием со стороны начальника поселения. Вероятно, именно он и его люди, как писал К. Т. Хлебников, “казались преданными” и “употреблялись для работ и услуги”, приближаясь по своему положению к компанейским каюрам. 8
Также, как на Ситке и Алеутских островах, русские, взяв аманатов и ощущая себя хозяевами положения, слишком часто позволяли себе грубость и насилие в отношениях с аборигенами. Компания так и не уплатила индейцам за землю, уступленную под поселение, хотя Баранов и обещал это сделать. Скучающие поселенцы силой захватывали местных женщин, а натешившись, отсылали их обратно к мужьям. Работники из числа индейцев не получали никакого вознаграждения за свой труд, низводясь тем самым до положения каюров. Залог своей безопасности, как и везде, поселенцы видели в аманатах – детях местных старшин, которых содержали на Кадьяке. Там мальчики были определены в школу и наравне с прочими учениками использовались для подсобных компанейских работ. Подобное обращение с заложниками противоречило тлинкитским традициям. Тлинкиты, видевшие положение сыновей благородных анъяди Якутата в Павловской Гавани, не сомневались в том, что мальчиков попросту обратили в рабство. Именно в таких выражениях и сообщила о том их родителям женщина по имени Хосал-тла (Кускан-тла), бывшая замужем за “капитаном русского корабля” (скорее всего, за одним из промышленных). Но наибольшее возмущение вызывал у индейцев рыбный запор, сооружённый русскими на реке Т’авал. Он мешал рыбе проходить на нерест в озёра, расположенные выше по течению. Это создавало для тлинкитов угрозу голода. Кроме того, запор перекрыл реку и для прохода индейских каноэ – его открывали лишь ради вождя влиятельного клана куашккуан Шады из Дома Луны (Shada – “русское” имя С’алву или Штатлейу, вероятно, “тойона Фёдора” русских источников). Он был “единственный, кто мог вести своих людей через ворота у Анкау”. 9 Прочим приходилось перетаскивать свои лодки волоком в обход запора. Ущемлённым, наконец, оказался и сам предводитель тлахаик-текуеди. Обнаружив на берегу залива разбитый ялик, Танух выдернул из него гвозди, чтобы сделать могильный ящик для своего умершего родственника-знахаря. Русские обвинили его в воровстве и даже грозили убить. Оскорблённый и встревоженный вождь решился на крайние действия.
Согласно легенде, на совете людей тлахаик-текуеди он заявил: “Голод идёт. Мы все идём к смерти. Так умрём же должным образом теперь”. Не все поддержали его замысел – русские казались слишком сильным противником. У всех ещё свежи были в памяти сбор в Якутате барановского ополчения и его успешный поход по Проливам, столь победоносно завершившийся на Ситке. Глава могущественных куашккуанов Шада-Фёдор отказался участвовать в нападении, хотя и не воспрепятствовал ему. “Если вы не желаете помочь мне, то я сделаю это сам”, – воскликнул тогда Танух. “Когда он пошёл воевать, совсем немного индейцев было с ним. Другие были трусами”, – говорится в якутатском предании. 10 Эта война стала личным делом тлахаик-текуеди, к которым примкнули лишь отдельные молодые воины-куашккуан.
План Тануха строился на том, что он сам и его люди имели свободный доступ в крепость и визиты их не вызывали подозрений у русских. Танух считался другом начальника крепости, который, согласно легенде, даже подарил ему шпагу-трость. В индейских преданиях этот начальник (“русский король”) именуется “Станисласом” или “Шавнистой”, но реально под этим именем скрывается, вероятно, Николай Мухин. Именно он исполнял в Якутате обязанности, возложенные на Ситке на В. Г. Медведникова. Положение же С. Ф. Ларионова соответствовало скорее должности И. Урбанова. “Начальствующим” именует Мухина в своём письме и И. А. Кусков. 11
Для осуществления замысла Тануха тлухеди выбрали день 20 августа 1805г., когда большинство обитателей крепости отправлялись на рыбную ловлю. Согласно заранее разработанному плану, как говорится в преданиях, Танух должен был проникнуть в крепость, убить “Шавнисту”, а затем подать сигнал своим людям, один из которых к тому времени должен был убить сторожа у ворот и тем самым открыть дорогу воинам. Покончить с караульным – человеком слабосильным – вызвался мальчик- куашккуан Духданеку, который был “неистово храбр, безрассудно отважен”. 12
Поутру Духданеку подошёл к воротам с ковшиком морошки в руках. “Я собрал для тебя ягод”, – сказал он часовому. Сторож с благодарностью взял ягоды, а мальчик вслед за тем попросил у него топор: “Я пойду в лес наколоть дров для тебя”. В предложении услужливого парнишки не было ничего подозрительного или необычного. Сторож протянул топор юному куашккуану и тотчас рухнул с разрубленным черепом.
Несколько раньше этого Танух вошёл к начальнику крепости и в ходе беседы попросил у него табаку. “Шавниста” угостил его из своей табакерки, которую затем вновь убрал в левый нагрудный карман. И тогда вождь тлухеди ударил его ножом в сердце. Клинок скользнул по металлу табакерки, оставив глубокую вмятину, начальник вскрикнул и между собеседниками завязалась смертельная борьба. Безоружному русскому почти удалось вырвать кинжал из рук противника, но Танух всё же оказался сильнее. Прикончив “Шавнисту”, он подал условленный сигнал и тогда “каждый индеец убил своего человека” – так лаконично описывает легенда последовавшую резню. 13
Покончив с теми, кто в этот день оставался в селении, индейцы подстерегли возвращавшихся рыболовов. “Когда рыбаки вернулись, то они не могли войти все одновременно [путь к крепости пролегал по узким и извилистым проливам в лагунах Анкау –
По преданию спастись удалось только сторожу рыбного запора, смотрителю маяка и дочери “Шавнисты”. На самом же деле после резни уцелело несколько больше людей. Шестеро чугачей Канихлютского жила были в тот день посланы Ларионовым за ягодами, а “когда воротились домой, уже никово не застали в живых, только видели, что лежат по всей крепости убитыя люди”. 15 Напуганные жутким зрелищем, чугачи тотчас сели в байдару и поспешили оттуда прочь. Пока они выбирались из залива, их трижды обстреливали с берега из ружей. К вечеру 26 августа они добрались до Константиновского редута и принесли его начальнику Ивану Репину известие о якутатской резне. Новость эта потрясла Репина и он несколько раз переспрашивал беглецов: “Правда ли это?” “Самая правда”, – всякий раз отвечали чугачи. 16
Помимо них гибель крепости пережило ещё не менее 13 человек: документы Главного Правления РАК сообщают, что “спаслись бегством 4 промышленных и 4 посельщика с двумя женщинами и тремя робятами”. 17 Другие источники позволяют несколько уточнить эти сведения, назвать некоторых из уцелевших поимённо. Среди выживших были жена-индеанка С. Ф. Ларионова и трое её сыновей (Андрей, Иван, Дмитрий), 18 мальчик- креол Семён Лукин, отец которого погиб в резне, 19 а также посельщица Иванова, посельщик Филсов и некий “немец”. 20 Помимо них К. Т. Хлебников упоминает среди пленников ещё двух женщин с детьми и “Алеута с женой”. 21 Все они пытались добраться до Константиновской крепости, но по пути были перехвачены эяками – “немирным агалахмутским народом” (тлухеди?). Затем часть из них, судя по всему, взяли под покровительство предводители куашккуанов Фёдор и его отец Яходакет (Хаткейк). Враждебно настроенные тлухеди не желали выпускать пленников из рук, но Фёдору, похоже, удалось достичь компромисса – поселенцев следовало освободить, но, преимущественно, за выкуп. “Один из сих несчастных [пленников] отпущен к Баранову на Ситху с требованием выкупу за прочих”, – сообщают документы Главного Правления РАК. 22
События, последовавшие за уничтожением Якутатской крепости, по-разному излагаются в русских письменных источниках и в индейских преданиях. А. В. Гринёв даже склонен отрицать надёжность первых в пользу вторых. Основанием для такого подхода послужили ему некоторые неточности, допущенные при изложении событий К. Т. Хлебниковым. В частности, Хлебников называет начальником Константиновского редута Уварова, а не Ивана Репина, и сообщает о гибели в 1805 г. тойона Фёдора, который реально был жив ещё в 1807 г. 23 А. В. Гринёв основывается
