говорит Убивон с полным ртом, куда ухитряется сунуть еще один сандвич с вестфальской ветчиной.
— Вам очень идет этот костюм, — говорит Ангела, оглядывая Простофейру сверху донизу. Берет его под руку и подводит к столику, где шофер обслуживает присутствующих. — Возьмите бутербродик. Вы, наверное, проголодались после прогулки.
Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес, присоединившиеся к пикнику, стоя жуют неподалеку от столика. Шофер торжественно приподнимает влажную салфетку, покрывающую сандвичи. Простофейра глядит на них, не зная, на какой решиться. В нескольких метрах от них маленький негритенок, сопливый и оборванный, следит, засунув палец в нос, за церемонией угощения. Ангела его замечает и, растроганная до слез, исполненная материнских и чисто человеческих чувств, берет с подноса сандвич и дает малышу, который, прежде чем впиться в него зубами, недоверчиво разглядывает кусок. Ангела оборачивается к гостям, извиняется и говорит:
— Я просто не могу видеть подобные вещи.
Все смотрят на нее с умилением. Никто не замечает, как негритенок надкусывает сандвич, плюет и швыряет его подальше.
Дон Карлосик, стоя в «дюссемберге», оперевшись локтями на рамку лобового стекла и уставившись биноклем в небо, восклицает в эту минуту:
— Летит! Летит!
Не переставая жевать и не забывая о сандвичах, все повертывают головы туда, куда направлен бинокль. В небе появляется черная точка, увеличивающаяся в размерах.
Глава VIII. Аэроплан Куснираса
«Блерио» описывает круг над равниной, снижается, стукается о землю, скачет козлом, громко ревет и опять взмывает вверх; описывает второй круг и приземляется, переваливаясь с боку на бок, останавливаясь в метре от ручья, — с поломанным крылом, которое зацепилось за оставшуюся по недосмотру юкку.
Публика, замерев от восторга, наблюдает за приземлением, потом приходит в чувство, прорывает заграждение и бросается поглядеть поближе на диковинную машину.
Пепе Куснирас — в летном шлеме и шелковом кашне, с замерзшим носом — восседает в кабине, а затем одним прыжком оказывается на земле. Расстегивая комбинезон, он вдруг видит катящую на него огромную живую лавину. Дети кричат, собаки лают, и все бегут к «блерио». Первым достигает цели Мартин Подхалуса, одетый в форму механика. Куснирас стаскивает с себя шлем и сердечно его обнимает. Затем оба наклоняются и разглядывают поврежденное крыло. Люди останавливаются на почтительном расстоянии, и лишь одна тощая собачонка подскакивает ближе и яростно лает.
Умеренные, старые и молодые — сверстники, собутыльники и друзья детства, — расталкивают презренную чернь и кидаются обнимать героя.
— Глазам своим не верю! — говорит дон Карлосик.
— Добро пожаловать на родину! — говорит Пиетон.
— Ты совершил феноменальную посадку! — говорит молодой Пако Придурэхо, который уже видел аэропланы во время своего пребывания в Европе.
— Полет прошел благополучно? — спрашивает дон Бартоломе Ройсалес, тот, у которого «роллс».
— После Кубы попал в грозу, — говорит Куснирас.
— Пойдем закусим и выпьем по рюмочке, — говорит дон Карлосик, кладя руку на плечо Куснираса. — Ты, наверное, изрядно устал.
— Как поживает донья Ангела? — спрашивает Куснирас.
— Очень хочет тебя видеть, — отвечает дон Карлосик.
Мартин Подхалуса подходит к Куснирасу и подобострастно говорит:
— Повреждение чепуховое, сеньор. Можно исправить в один момент.
— Прекрасно, — отвечает Куснирас, снимая перчатки, и добавляет, оборачиваясь к Беррихабалю: — Тогда пошли.
Возликовавший дон Карлосик говорит окружающим:
— Все пожалуйте к нам, моя супруга запасла бутербродов на целое войско.
Куснирас, высокий, представительный, с аристократичным лицом и растрепавшейся шевелюрой, в кожаной куртке, кожаных штанах и в сапогах для верховой езды, направляется к столику, ведомый под руку доном Карлосиком. Толпа расступается и глядит на него, обмирая от восхищения, как на служителя новой религии.
Умеренные, старые и молодые, следуя сзади, переговариваются:
— Как он вырос!
— Как изменился!
— Какой стал старый!
За толпой на краю луга в тени тамаринда женщины, глядя на приближающегося Куснираса, комментируют:
— Какой красивый!
— Какой высокий!
— Какой отважный!
Сидя рядом с Кончитой Парнасано и сестрицами Даромбрадо, Пепита Химерес трепещет от волнения, разглаживает складку на новом платье и не произносит ни слова.
Ангела делает несколько шагов по траве ему навстречу, придерживая шляпу рукой, чтобы поля не колыхал ветер. Увидев ее издалека, Куснирас вырывается из рук дона Карлосика и спешит к компании под тамариндом. Ангела, сообразив, что предстоящая сейчас сцена — когда Куснирас поздоровается с ней раньше, чем с остальными, — будет выглядеть не вполне естественно, оборачивается и говорит:
— Пепита, иди сюда! Чего ты ждешь, моя милая?
Пепита, дрожа всем телом, чуть не падая в обморок и едва держась на ногах, встает рядом с Ангелой как раз в ту секунду, когда Куснирас, раскрыв объятия за три шага до них, восклицает:
— Ангела!
Ангела в ужасе видит, что Куснирас не узнал свою давнюю суженую.
— Это Пепита, — говорит она.
Куснирас на миг приходит в смущение и столбенеет. Видит перед собой жалобные коровьи глаза, желтушные щеки, полуоткрытые, но сложенные трубочкой — дабы казаться меньше — губы и, быстро овладев собой, изображает радость на лице:
— Пепита!
Хочет обнять ее, но она, покраснев, манерно выгибает шею, опускает долу глаза, давится нервным смехом, звучащим как прерывистое мычание, и, скованная робостью, протягивает ему руку, которую Куснирас, вторично смешавшись, пожимает.
— Как ты изменилась! — говорит он, стараясь сгладить свой первый промах. — Ты стала гораздо… красивее. Элегантнее.
Затем оборачивается к Ангеле и нежно ее обнимает.
Кончита Парнасано, сестры Даромбрадо, девицы Пофартадо, девицы Табакано, дочери Ремихио Глупесиаса и донья Фортуната Меднес — с ног до головы в тюле, с зонтиками и в широченных шляпах — наблюдают с беспричинной тоской и легкой завистью эту сцену, стоя в некотором отдалении.
Еще дальше, в полном одиночестве, с сандвичем в руке, Простофейра тоже наблюдает, как вновь прибывший — худой, высокий, одетый непонятно во что, но эффектно — приветствует после Ангелы каждую даму в отдельности.
Под сенью тамаринда девицы из благородных семейств во главе с сестрами Даромбрадо, прижимая к груди альбомчики для стихов, стоят в очереди к Куснирасу, который, прислонившись к кузову «дюссемберга», подле Ангелы, чертит им строки на память и раздает автографы.
