Мужчины пьют, едят у столика и разговаривают о прогрессе техники.
У края поля Пепита Химерес, вооружившись сачком, силится поймать бабочку.
А еще дальше, из глубин президентского «студебеккера», Мордона просительно говорит дону Карлосику, стоящему возле автомобиля:
— Маршал хочет его видеть. Сам я не решаюсь сказать ему, ибо мы не знакомы, но вы передайте, чтобы он пришел во Дворец сегодня же вечером, ровно в девять.
Дон Карлосик, в восторге от этой миссии и в страхе, что не сможет ее выполнить, но не желая ударить лицом в грязь, говорит:
— Я посмотрю, что можно сделать, сеньор Мордона, всей душой хочу вам помочь. Постараюсь привести его лично.
— Я пришел проститься с вами, сеньора, — сняв соломенную шляпу, говорит Простофейра Ангеле, которая влезает на высокую подножку «дюссемберга».
— Пепе, — говорит Ангела Куснирасу, стоящему рядом, — я хочу представить тебе сеньора Простофейру, прекрасного рисовальщика и вдохновенного скрипача.
Простофейра, с восторгом, и Куснирас, с небрежением, обмениваются трюизмом «очень рад».
— Мы не можем взять вас с собой, — объясняет Ангела Простофейре, — мы сами едва помещаемся.
— Не беспокойтесь, сеньора, — говорит Простофейра. — Я привык.
Ангела, тут же забыв о Простофейре, оглядывается и спрашивает:
— Куда делся мой муж?
Сияющий дон Карлосик вприпрыжку направляется к своему автомобилю.
— Нет, ни в коем случае не сзади, — говорит он Куснирасу. — Твое место со мной, впереди; мне надо сообщить тебе потрясающее известие.
Куснирас подчиняется без большой охоты, кивает с минимально вежливой улыбкой Простофейре, отход ит от задней дверцы и садится между шофером и доном Карлосиком. Стук захлопывающихся дверец, возгласы седоков — и переполненный «дюссемберг» трогается с места. Ангела, стараясь вытащить свой зонтик, зажатый в тиски ногой Убивона с одной стороны, и ляжкой поэтессы — с другой, даже не взглянула на Простофейру, который, надевая шляпу, смотрит им вслед, скорее ублаготворенный, нежели обиженный.
Затем Простофейра, вздохнув, как вздыхает истый реалист, присоединяется к возвращающейся толпе. Потные, растрепанные, обозленные матери, таща на руках обмочившихся младенцев, кричат, как генералы, собирающие остатки войска для отступления в боевом порядке; мужчины прикладываются к пустым бутылкам, выжимая остатнюю каплю; последние автомобили, подпрыгивая на кочках, уезжают с луга. Простофейра останавливается и косит глазом на «блерио», торчащий в одиночестве. Мартин Подхалуса пучком пакли нежно стирает с машины масляные брызги, словно лошадник, обтирающий вспотевшего жеребца чистых кровей.
Глава IX. Мимолетное искушение
— Надеюсь, Пепе, ты понимаешь, что это значит, — говорит дон Карлосик Куснирасу по пути во Дворец. — Для нас обоих. Для тебя и для меня.
Он поправляет булавку на галстуке. Куснирас не отвечает. Через окошечко «дион-баттона» смотрит на скудно освещенные улицы, на тощих собак, на бесконечные сточные ямы. Смотрит и узнает их.
— Конечно, немалая честь быть кандидатом от Умеренной партии, — продолжает дон Карлосик, — не отрицаю. Но думаю, маршал тебя приглашает не только, чтобы сказать «добро пожаловать». Уверен, что он предложит тебе жирный кусок. Захочет тебя купить. В таком случае, Пепе, послушай, что скажет тебе человек многоопытный, человек, прошедший огонь и воду: «Лучше одна рыба в руке, чем сотня в реке». Если не случится чуда, на выборах ты погоришь. Напротив, если примешь предложение маршала — любое, останешься в выигрыше, не проиграю и я, потому что представлю тебя ему. Я оказываю маршалу любезность и постараюсь, чтобы он об этом не забыл. Если ты откажешься от предложения — любого, сделаешь непоправимую ошибку, останешься всего-навсего кандидатом от партии, дышащей на ладан. И я совсем пропаду.
— Почему пропадете, дон Карлосик? Ведь вы же представите меня.
— Потому что такова политика. Я вроде бы твой крестный отец и отвечаю за все твои поступки.
Мраморные лестницы Дворца светлы и широки, словно в каком-нибудь венецианском палаццо. Дон Карлосик и Куснирас — темные костюмы, жесткий воротничок, шляпа в руке — поднимаются вверх по ступеням в сопровождении стражника.
— Вот увидишь, — говорит дон Карлосик, — он славный малый.
Куснирас вместо ответа зевает, прикрывая рот пальцами. Голос Бестиунхитрана застает его врасплох, он даже спотыкаются.
— Добро пожаловать!
Бестиунхитран стоит наверху лестницы, улыбаясь и обеими руками держась за лацканы пиджака безупречно сшитого серого костюма, в котором его фигура обретает контуры торпеды. Ликующий дон Карлосик подпрыгивает и, прежде чем представить их друг другу, визгливо кричит:
— Мой маршал, для меня великая честь привести сюда этого дерзостного цыпленка! Инженер Куснирас — сеньор президент республики дон Мануэль Бестиунхитран.
Бестиунхитран пожимает руку Куснирасу душевно и просто, как знаменитость знаменитости. Тот так же отвечает на рукопожатие, ибо знает, что, хотя Бестиунхитран — в эполетах, родился он на циновке.
— Мы наслышаны друг о друге, — говорит Бестиунхитран дону Карлосику и улыбается Куснирасу, давая ему понять, что оба они люди именитые.
— Весьма польщен, — отвечает Куснирас.
Дон Карлосик, желающий подчеркнуть историческую значимость свидания, которое он устроил, восклицает:
— Рядом с вами обоими я чувствую себя полнейшим ничтожеством!
Бестиунхитран сочувственно смотрит на дона Карлосика, мысленно с ним соглашаясь, и, указующе поднимая руку в направлении одного из коридоров, говорит посетителям:
— Прошу сюда.
Стражник видит, что он более не нужен, и пока эти трое идут в глубь коридора мимо бронзовых статуй конца прошлого века, он спускается вниз по лестнице, втискивается в свою каморку, садится за свой стол и немедленно засыпает.
Президент и его гости располагаются в личном кабинете властителя: сам Бестиунхитран — в высоком кресле, чтобы колени не давили на толстое брюхо; дон Карлосик и Куснирас — на разных концах низкой софы, обитой марокканской кожей. Бестиунхитран произносит заранее заготовленную, но краткую речь, где вовсе не упоминается о выдвижении Куснираса кандидатом от оппозиции, зато подчеркивается вся важность его прибытия в Пончику на аэроплане.
— Это открывает новые пути к прогрессу, — говорит президент.
В то время как Бестиунхитран разглагольствует, дон Карлосик слушает его с раскрытым ртом, а Куснирас, не слишком вникая в смысл его слов, обводит взглядом кабинет. Видит лампу под абажуром с висюльками, огромный письменный стол, пригодный скорее всего для Пантагрюэля, если бы тот мыслил с таким же размахом, как ел, и предназначенный для подписания приказов, гнусных законов и смертных приговоров; на стене — портрет хозяина с президентской лентой через плечо, а на консоли — его же бюст из итальянского мрамора, оголенный, геркулесоподобный и весьма омоложенный.
Бестиунхитран между тем продолжает разглагольствовать, а затем вдруг заявляет:
— Таким образом, пришла пора создать Пончиканские аэропланские силы.
Взор Куснираса перестает блуждать, останавливается и устремляется на говорящего. Дон Карлосик напружинивается, сердце у него замирает, глаза воспламеняются.
