— Будешь пиликать на скрипочке.
— Этого мало.
— Хватит, не будь эгоистом. Подумай о благе страны, ведь пришел конец умеренной оппозиции, политическая атмосфера станет такой же чистой, как свежевыстиранная рубашка. И все мы заживем в мире и покое.
Простофейра, не будучи в состоянии столь быстро оценить все выгоды, которые несет с собой устранение умеренных, растерянно почесывает голову. Гальванасо старается его утешить:
— Не расстраивайся, у тебя есть могущественные друзья, они тебе помогут.
Он обнимает Простофейру за плечи. Тот смотрит на него уныло, но с благодарностью за проявление дружеских чувств. Гальванасо, видя, что уныние друга рассеивается, снимает руку с его плеч, развертывает пакеты на столе и говорит:
— Теперь давай займемся едой.
Берет консервную банку, показывает Простофейре, устремляющему на нее меланхоличный взор, и говорит:
— Знаешь, что это такое? Pate de foie gras[8]. Вкуснейшая штука, ты и не представляешь. Мы конфисковали ящик вместе с контрабандой. Хлеб у тебя есть?
На следующий день Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес встали в положенное время, отправили надобности на виду у конвоиров, побрились казенной бритвой, исповедались у падре Ирастрельяса, прошли по коридорам полицейского управления в сопровождении отряда конной полиции и встали в служебном дворике спиной к ритуальной стенке, глядя, как полицейские опускаются на одно колено, взводят курок, целятся и стреляют. Они умерли на заре. Казнь происходила в присутствии Хорохореса, напялившего прусскую шинель, отчего пот лил с него ручьями; Гальванасо, этого неуемного трудолюба; председателя Верховного суда, прочитавшего приговор; Мордоны, личного представителя президента, получившего приказ убедиться в действительной смерти виновных; падре Ирастрельяса, облегчившего душу смертников; а также журналистов и фотографов. Пустил «пули милосердия» — то есть добил казненных — некий лейтенант Исбарра, темная личность, которая больше не всплывет в этой истории и ни в какой другой, ибо той же самой ночью он сам испустил дух с перепоя.
Глава XV. Новый поворот событий
Похороны были скромными, но вызвали много волнений. Все присутствовавшие сошлись во мнении, что Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес пали за правое дело — «освобождение Пончики от тирана», но, вернувшись домой, стали втихомолку поносить новоявленных мучеников, которые по своей дурости добились лишь того, что помогли сжить со свету оппозицию, навлекли на своих единомышленников гнев Бестиунхитрана и поставили их в весьма затруднительное положение.
Ровно пятнадцать дней никто не появлялся в казино, опасаясь обвинения в причастности к покушению на убийство. Одни, как, например, дон Карлосик, слегли в постель и с трепетом листали «Весь свет», ожидая сообщения о единодушном принятии парламентом Закона об экспроприации и введении его в действие. Другие, как, например, Банкаррентос, заперлись в своем кабинете и изыскивали лучший способ размещения капиталов за границей. Пепе Куснирас отправился за город пострелять из своего ружья кроликов, с которыми было легче расправиться, чем с маршалом, но все же труднее, чем с умеренными. Ангела провела эти пятнадцать дней, искренне оплакивая покойных, заметно разочаровываясь в живых, и посвятила всю свою энергию организации, во-первых, поэтического вечера в память о Пиетоне, во-вторых, общества попечителей «Института Краусс» и, в-третьих, строгого распорядка в собственном доме, дабы слуги вовремя подавали бульон занемогшему супругу. Пепита Химерес все продолжала надеяться — увы, тщетно — на предложение Куснираса вступить с ним в законный брак. Простофейра благодаря учреждению попечительства над школой не лишился своего места.
Спустя пятнадцать дней затишье кончается и развитие событий принимает неожиданный оборот. Бестиунхитран, повергнув врага, строит новые планы.
Его личный адъютант доставляет дону Карлосику, Банкаррентосу и Бартоломе Ройсалесу собственноручно написанные президентом приглашения отобедать с ним в усадьбе Каскота.
Дон Карлосик встаете постели и отправляется в ванную, Банкаррентос выходит из своего кабинета, дон Бартоломе предлагает созвать совет друзей, чтобы решить — принять или отклонить приглашение. Друзья собираются в кабинете Банкаррентоса.
— Может быть, он хочет и нас прикончить? — спрашивает дон Карлосик.
Остальные его успокаивают. Для этого нет нужды приглашать, достаточно прислать солдат.
— Думаю, нам надо пойти, — полагает дон Бартоломе Ройсалес. — Я готов запродать ему свою душу, чтобы он только не трогал мои денежки.
— Кроме того, — говорит Банкаррентос, — у нас нет иного выхода. Я просто боюсь отказаться от приглашения Толстяка.
В общем, получилось так, что совет был созван лишь для того, чтобы договориться, как им одеться к званому обеду.
— Я отправлюсь в белом костюме и в панаме, — сообщает дон Карлосик.
Когда в «роллсе» Ройсалесов все трое приезжают в Каскоту, маршал — в сапогах и в крестьянской блузе — встречает их на галерее своего дома в мавританском стиле, сердечно приветствует, показывает клетки с бойцовыми петухами и, по возвращении в дом, представляет их своей жене Грегорите, даме с черными усами и стеклянным глазом, никогда не показывающейся на публике, а также своим дочерям Руфине и Тадифе, которые очень милы, ибо открывают рот только тогда, когда их смешит какая-нибудь глупая шутка.
После представлений женщины удаляются, мужчины пьют аперитив на галерее с видом на парк (который охраняется от посторонних батальоном президентской гвардии) — тела расслабляются, души распахиваются. Они вчетвером, лишь вчетвером, едят заливного поросенка, а на десерт Бестиунхитран открывает огонь ил и, лучше сказать, выкладывает карты на стол.
— Хочу заверить вас, что я первый сожалею о смерти умеренных, — говорит Бестиунхитран.
— Мы — вторые, — говорит Банкаррентос, не противореча маршалу и не роняя собственного достоинства.
В общем, все ясно: Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес вынудили маршала их расстрелять, а он, сделав это, только выполнил долг перед государством: сохранил внутренний мир и спас страну от анархии.
— Кроме ощутимой утраты, которую мы понесли, распрощавшись с этим и людьми, — говорит Бестиунхитран, — без них осиротел и парламент. Умеренная партия ныне не имеет представительства.
Собеседники соглашаются и признаются, что это обстоятельство их более всего тревожит.
— Палата представителей не сбалансирована, — говорит Бестиунхитран. — Чьи-либо слишком пылкие выступления непредвиденным образом могут повлечь за собой принятие законов, противоречащих интересам какой-нибудь социальной группы или класса.
Все с ним соглашаются, не совсем понимая, куда он клонит.
— Следует нормализовать положение, — продолжает маршал (у остальных спирает дыхание в груди), — и мне думается, самое целесообразное решение состоит в том, чтобы я лично назвал бы вместо выбывших… имена трех новых парламентариев…
Тишина. Бестиунхитран продолжает:
— …которые, конечно, могли бы рассчитывать на поддержку Умеренной партии и пользовались бы ее доверием.
Молчаливое одобрение.
— А вы наметили кандидатуры, сеньор президент? — осторожно спрашивает Банкаррентос.
— Да, сеньор Банкаррентос, — говорит Бестиунхитран, — я наметил. Это — вы трое.
