бритву и обмылок. Грустно глядит на мокрое и мятое полотенце, брошенное Эсперансой на стул, и закрывает портфель.
Известие, опубликованное «Всем светом», превзошло по сенсационности прочие сенсации года. Померкло даже сообщение о том, что «умеренные пытались взорвать Дворец». Один убитый, один раненый, один бежавший, два разбитых автомобиля, выпотрошенный японский посол и подожженный аэроплан.
Дона Карлосика чуть удар не хватил во время завтрака, он едва не подавился шоколадом.
— А я-то представил Пепе президенту! А ты-то пригласила его на прием! А мы-то оба взяли его на воскресную охоту! Нам не поздоровится, Ангела! Как этот сумасшедший не сообразил, что своими дикими выходками он нас первыми под удар ставит?
Ангела молчит. Она не может оторвать глаз от второго заголовка: «Вся полиция в поисках беглеца».
Как только Эскотинес узнал, что Пако Придурэхо ранен и схвачен полицией, он тут же уехал в свою усадьбу.
«Ему быстро развяжут язык, — думал он, — и придется сполна уплатить по счету».
Более смекалистый Банкаррентос отправился просить убежища в английском посольстве, прихватив с собой две смены белья и аккредитив без малого на миллион.
— Если выбирать из двух зол, — сказал он сэру Джону по-английски, — я предпочитаю отплыть с «Наваррой», как только она прибудет.
Убивон, прочитавший новости в кафе «Под парами», нанял экипаж и отправился к Ангеле, думая про себя:
«Это — конец! Если меня отсюда вытурят, куда мне деваться?»
Дома он Ангелу не застал. Она уехала в Агромаду, надеясь встретить там Куснираса, но получила от управляющего малоутешительный ответ: «Приглашенные не приехали».
Полная отчаяния, она снова села в экипаж и вернулась в Пуэрто-Алегре. Заехала к Убивону, но его не застала, ибо он все еще разыскивал ее. В Пончиканском банке ей сказали, что Банкаррентос уехал по срочным делам. Эскотинеса нечего было и пытаться искать. Наконец после полудня она встретилась с Убивоном.
Намыливая себе лицо, скобля его опасной бритвой так, как его учит Простофейра, Куснирас бреется. Окончив бритье, говорит:
— Хочу, чтобы вы оказали мне одну любезность. Точнее сказать, еще одну любезность.
— Вам нужно зеркальце? Я вечером принесу.
— И еще одну.
— Пожалуйста, говорите.
— Я хочу, чтобы вы сходили к Ангеле и сказали бы ей, но тихо и незаметно, что я жив и здоров.
— Инженер, я сделаю это с великим удовольствием.
Глядясь в тусклое зеркало на стене своей холостяцкой квартиры, Убивон с ловкостью, приобретенной после десяти лет постоянной практики, сажает на место выпавший зуб и закрепляет его кампешевым воском.
— В таких случаях тише едешь, дальше будешь, — говорит Убивон. — Лишний вопрос может обернуться нашей погибелью. Тем более если с расспросами полезу я! То, что Пепе попал в переделку, мы уже знаем. То, что его не поймали, — тоже. Единственное, что мы можем, — это быть начеку и читать газеты.
Ангеле хочется топнуть ногой с досады, но она себя сдерживает. Ей ясно, что тут делать нечего и пора идти восвояси. Убивон преграждает ей путь:
— Ну успокойся, Ангела! Или ты хочешь, чтобы я вышел на улицу и стал бы расспрашивать первого встречного, как поживает Куснирас… или побежал бы его разыскивать? Этим занимается полиция. А если я его и найду, кто поручится, что Пако Придурэхо не выдал нас и что за мной не будут ходить по пятам?
Ангела старается подавить рыдание, но выдержка ей изменяет. Убивон пытается утешить ее, неуклюже поглаживает по плечу и щеке.
— Может, он уже мертв, — говорит Ангела, торопливо промакивая платочком влагу на веках. И снова пускается в слезы. — Он не приехал в Агромаду, как было условлено.
Убивон пристально смотрит на нее и — в одну из этих редких минут озарения — спрашивает:
— Ты его так сильно любишь, да?
Она отводит глаза в сторону и не отвечает, но без сил опускается на поданный ей бамбуковый стул.
Убивон, словно тяготясь установившимся немым взаимопониманием, тут же ставит на нем точку таким философско-конформистским пассажем:
— Рассудим трезво: что можем мы сделать? Если с ним что-то стряслось, а газеты молчат, значит, полиция хочет, чтобы они молчали, а если полиция так хочет, значит, у нее есть на то свои соображения. В этом случае ничего не поделаешь, надо лишь запастись терпением, и рано или поздно всем все станет известно.
Ангела утирает нос платочком и косит глазом на стенку.
— Я никого не хочу видеть, — говорит Ангела слуге, но, войдя в вестибюль, обнаруживает там того — на стуле в уголочке, — кого она не хочет видеть. — Добрый день, сеньор Простофейра. Я очень спешу.
— Одну минуту, сеньора, важное дело.
Ангела, покоряясь неизбежности, приглашает Простофейру следовать за собой в музыкальный салон и на ходу снимает шляпу.
— Садитесь, — говорит она.
Он отказывается, но секундой раньше она улавливает, что Простофейра уже не такой, каким был.
— Инженер Куснирас послал меня передать вам, что он жив и здоров.
Секунду Ангела не верит своим ушам: Простофейра, которого она так часто видела и почти не замечала, приносит ей известие, которое она так жаждет услышать. Придя наконец в себя, она бросается к нему, хватает за лацканы и тихо спрашивает:
— Вы его видели?
Он выдерживает ее трепетный взгляд и говорит, не скрывая гордости:
— Да, сеньора. Я его спрятал.
Ангела отпускает лацканы Простофейры:
— Он ранен?
Простофейра преисполняется еще большим самодовольством:
— Он цел и невредим.
Ангела облегченно вздыхает:
— Я могу его видеть?
Простофейра мгновение колеблется, затем говорит:
— Нет, сеньора.
— Почему?
— Потому что Инженер не дал мне никаких указаний на этот счет. Возможно, он думает, что это опасно.
Ангела некоторое время молчит и оценивает положение вещей. Затем, отчеканивая каждое слово и глядя прямо в глаза Простофейре, говорит:
— В таком случае, если вы мне поможете, сеньор Простофейра, опасность не будет грозить сеньору Куснирасу. Мы вызволим его из Пончики живым и здоровым, чего бы это ни стоило. Даже если это будет стоить нам жизни. Могу ли я рассчитывать на вас, сеньор Простофейра?
Простофейра, взволнованный до глубины души ее доверительным обхождением, отвечает хриплым голосом:
— Можете рассчитывать, сеньора.
