КГБ, и КПСС, подозревая в Путине известно чью школу (и вышколенность), устав от повторения пройденного, от множества слов и дискуссий, от политиков-эстрадников и шоуменов, от псевдозвезд и шутов, не расстающихся с ним на телеэкране… Устав от обсуждений «идеи», в том числе и национальной, от посулов и извинений (простите, братцы, хотел хорошего, но не успел)… Общество захотело видеть — нет, не в
Что же касается нареканий либерально мыслящим сочинителям, то главный-то мой упрек состоит в недостаточности их либерализма. В том, что либерал в России сегодня не может, не имеет права предлагать и так уставшей стране пессимистический сценарий. Слишком много катастрофизма — на фоне уже состоявшихся катастроф он неплодотворен. Конечно, негативная критика эффектней — но общество воспринимает ее до известного предела.
Директор Института этнологии и антропологии РАН Валерий Тишков в статье «Мы стали жить лучше» («НГ- сценарии», № 1, 12 января 2000 г.) настаивает на вине интеллигенции, которая в упор не видит нового общества и перемен к лучшему. Тишков доказывает эти перемены цифрами и фактами[41], — но артистам, режиссерам, литературоведам и колумнистам, «совести нации», увы, удобнее занимать алармистскую, а не аналитическую позицию. «Своим одиноким голосом берусь утверждать, — пишет Тишков, — что за последние десять лет в стране произошла революция в жизненном обустройстве людей. Причем это именно революция позитивного плана, которую российское обществознание не смогло понять и объяснить. <… > Кто будет отвечать за беспомощный и злобный стеб, который катится по всей стране, включая страницы школьных учебников и высшие политические и научные трибуны, с которых убеждают в гибели государства?»
На самом деле Россия остается одной из самых богатых и перспективных стран мира. Нам досталась неплохая земля. Замечательный народ. В стране не одних только зомби и дебилов не может быть культуры
Хотя бы для поднятия общего тонуса.
Сценарии развития России в перспективе нового века не могут включать в себя только отрицательную эмоцию — зачем тогда вообще писать их, лучше уж закрыть от себя страну, отгородить ширмочкой, как смертельно больного. Предположим, что Россия — это близкие и родные (слово «семья» не употребляю исключительно из-за негативного контекста, на него навешанного за последнее время). Способна ли сегодня либеральная мысль выработать, например, для себя лично, для своих близких сценарий, приближающийся к оптимальному — в данных условиях? А если это близкие и родные, то не будем же мы вместе с ними заниматься отрицанием самих себя. Или же — либеральная мысль (в данном случае — художественная) не видит тех изменений, которые уже произошли, и тех способов, которые могут решительно преобразовать страну дальше? Тогда надо действительно отдать власть в руки тех, кто может, кто способен, кто — предлагает. Тогда не будем удивляться тому, что к очередным выборам у нас не будет выбора — и ежиться, и удивляться популярности того, кто появился из недр не самых приятных либеральному сердцу структур.
А потом приходит большевик, встает на броневик или говорит: «Есть такая партия!», — и не будем изумляться, что пойдут за ним, а не за нашими вздохами.
Или, если уже либералы не в силах предложить что- то конструктивное, — то пусть и дальше пишут свои художественные произведения.
Но — не сценарии для России.
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ № 2
В те же самые годы, которые меняли русский культурный пейзаж, произошло еще одно важнейшее изменение: стали доступны
Новый русский путешественник стал обыденной фигурой общемирового культурного пейзажа. Еще в конце 80-х в музеях Парижа или Нью-Йорка не слышна была русская речь, — сейчас всегда есть возможность, не покидая выставочного зала, спросить о том, как пройти к Рембрандту, у соотечественника. Экспансия русских путешественников поменяла лицо мира. Но и мир тем самым вторгся к нам и изменил выражение нашего культурного лица. Кажется, оно стало более открытым и оживленным, способным к диалогу, а не к аутизму.
Хотелось бы надеяться.
Путешествия — вот что точно спасет и уже спасает. Путешествия в разные страны и в разные города. Вот почему я включила в эту часть книги дорогой мне Петербург. Потому что он для меня, коренной москвички, — тоже особый мир, и каждое посещение его, в том числе и заочное, через поэзию, например, я рассматриваю как культурное путешествие.
Из сюжетов своих путешествий я выбрала четыре: шведское (остров Готланд), гонконгское (до воссоединения с Китайской Народной Республикой), швейцарское (целый месяц я как участник особого проекта — новой швейцарской энциклопедии — имела возможность ездить по стране, которую посещаю ежегодно) и, как я уже сказала, петербургское. Все они объединены сверхсюжетом:
ОСТРОВ
Gotland is like nowhere else.
Брошен на середину моря, окружен сизыми водами, со всех сторон омывается и продувается. Для наведения чистоты неустанно работают две стихии — вода и ветер. Преломления мощных источников (зеркало вод и небес) создают избыток света — хотя это север, суровый север, а не залитый солнцем юг.
Яркий свет, насыщенные цвета, четкие, графически прорисованные тени. (Естественно, когда солнце выходило из-за не поддающихся никакому просчету, хаотично движущихся облаков, никак не напоминавших те, что подарили Бродскому элегический тон: «О, облака Балтики летом, лучше вас в мире этом я не видал пока…») Есть нечто подобное у Кирико и (иногда) у Дали, но в их мире всегда жарко, хотя и не душно, там всегда — юг, полдень, зной; а здесь, на Готланде, — север, и если не холод, то