формовщика нового класса, его наставника и гувернера. Она четко определяла мир «новых русских» — от выбора политических и финансовых приоритетов до выбора блюд в настоятельно рекомендуемых ресторанах.
(Забавно, но факт: в 1930-х годах в газете «Правда» была опубликована статья о том, как должен действовать, вести себя и даже выглядеть человек советский.)
«Коммерсантъ-Daily» даже опубликовал — в том же номере — поименный список тех, кого газета назвала новорусским словом «ньюсмейкеры». От писателей в ньюсмейкеры попали Л. Петрушевская, Е. Попов и Вик. Ерофеев.
Газета сосредоточилась именно на своем предназначении для определенной категории лиц, а не для всего общества (и тем более — не для «широкой демократической общественности»). Она выбрала свой влиятельный сегмент, определила своего читателя, а не только своих героев. Выбор информации, заявленных тем и интервью резко отличал ее от других — от «Московских новостей», например. У ее читателя главным должен быть бизнес, дело, а не чтение, у него оставалось мало времени на прием информации, и он не нуждался в навязчивом комментировании — отсюда и четкая структурированность газеты, и ее специфический «общий язык», выработанный переписчиками-рирайтерами, изгонявшими из текстов любой намек на индивидуальность авторского «я».
У «новых русских» был запрограммирован — вместе со стилем жизни — и уровень трат. Эстетические вкусы «новых русских» отчасти росли «снизу» (малиновые пиджаки, золотые вериги, коллекции самых дорогих автомобилей, специфическая «замковая» загородная архитектура, квартирные интерьеры с колоннами, псевдоантичными статуями, фонтанами и бассейнами), отчасти же «сверху», под влиянием СМИ («Домовой», «Салон», «Табурет», расширяющаяся группа дорогих глянцевых изданий). Отсылаю и к анекдотам, зафиксировавшим и безвкусицу, и бессмысленность трат. В подземном рае торгового центра «Охотный ряд» на Манежной некоторое время просуществовал магазин «Мир новых русских», в котором «новым русским» за бешеные деньги предлагались товары, имевшие двойной адрес: например, палехские шкатулки. «…В Палехе происходит культурная революция. Некоторые местные художники стали писать на шкатулках шестисотые мерседесы, яхты, площадки для гольфа, сотовые телефоны и бизнесменов с охраной» (С. Мостовщиков. Черная шкатулка. «Московские новости», № 34, 1998). Сейчас магазин переехал на Старый Арбат.
«Новые русские» были заявлены как верхний класс, элита, поднявшаяся из общества, отброшенного, как ступень ракеты. Непосредственно под ними должен был располагаться средний класс.
После кризиса, разразившегося 17 августа 1998 г., газеты, в том числе «Ъ», меньше писали о «новых русских», больше — о среднем классе. Однако результатом довольно-таки массированного муссирования стал вывод, что существование мидла (тоже новорусское газетное словцо) как такового вообще в жизни проблематично. Был ли мальчик-то?
Был ли мидл — или пригрезился?
«Средний класс… не погиб в катастрофе, ибо среднего класса не было», — пишет Я. Кротов в «Общей газете» № 37 за 1998 г. («Под сенью баобаба»), сравнивая настоящий средний класс западного общества, обладающий не только собственностью, но и серьезной общественной ответственностью, с безответственными, но неплохо оплачиваемыми — до кризиса! — обеспеченными соотечественниками.
На самом деле если средний класс в России мифичен, то «новые русские» — мифологичны и мифообразующи.
Гораздо реальнее оказались «новые бедные»: по одним подсчетам, их в России сегодня одна треть населения, по другим — две трети. Подсчеты разнятся в том числе и из-за того, что в них фиксируется — выплаты (зарплат, пенсий и т. п.) или имущество (дома, квартиры, автомобили).
«Новые бедные» тоже выработали за годы существования новой России свою эстетику — в частности, эстетику лозунга, эстетику митингов и демонстраций. Если «новые русские» в своем стиле жизни исповедуют закрытость, будь то закрытость мафии или закрытость клубной жизни, порой забавно пересекающиеся (пример — Марк Захаров, член Английского клуба, ежегодное членство в котором стоит несколько тысяч долларов, встречающий с букетом роз в аэропорту «бизнесмена» Таранцева, арестованного и затем отпущенного в Россию властями США), то «новые бедные», наоборот, исповедуют эстетику площади, открытой всем желающим присоединиться. Графомания лозунгов, обладающая особой энергетикой («Денег нету — Путина к ответу», «Наше фу МВФу»), соседствует со скучнейшими профсоюзными прописями вроде «Поднимем минимальную оплату труда до уровня прожиточного минимума, то есть достойную оплату рабочему человеку». Лидеры движений и партий, пытающиеся организовать «новых бедных» и направить их «праведный гнев» в единое русло, упорно мифологизируют со своей стороны «новых русских». Конспирология — «наука» о заговорах тайных и враждебных сил — пока побеждает логику.
Последней по времени и самой энергичной среди конспирологических стала антисемитская кампания, использовавшая наследие государственного антисемитизма наряду с разжиганием самой низменной ксенофобии. Образ «жида» (или «сиониста», в рядовом сознании — просто любого лица еврейского происхождения) мифологизируется СМИ типа «Завтра», «Русский порядок» и т. д. до образа многоглавого чудовища вроде Змея Горыныча, от которого может избавить только «русский богатырь», на чью роль подготовил свои телепробы «русский генерал» Альберт Макашов.
Эстетически митинги и демонстрации протестного толка лишены особой выстроенности Большого Стиля, характерных для советских парадов и демонстраций 30- х годов. В них нет ни общего замысла, ни сценария, ни специальных эффектов, хотя они как бы воссоединяют настоящее с незабвенным советским прошлым — через красный цвет, символику, образный видеоряд (портреты Сталина, реже — Ленина), слово, музыку (гимн и песни).
Но вернемся к «новым русским».
Газета «Коммерсантъ» продолжает, несмотря на все трудности, настойчиво формировать общее стилевое пространство, в котором должна воспроизводить элита. Непосредственно перед окончанием не столь удачного, если не катастрофичного, 1998 года газета опросила свой «ряд» (персонажей-читателей или читателей-персонажей) на предмет встречи Нового года. Вот один из «рядовых» ответов: «Новый год я обычно отмечаю с семьей и друзьями за пределами России. У нас трудно полностью отключиться от дел: постоянные звонки, заботы, — а там это проще. Вот и в этом году большая компания моих друзей с детьми отправится туда, где солнце, море и тепло. Честно говоря, я еще не выбрала, наверное, это будут Канары, Эмираты или остров Святого Маврикия. Видно, как всегда, решать буду в последний день. Я вообще существо теплолюбивое, очень плохо переношу холод. Даже не помню, когда в последний раз встречала Новый год на родине».
Эти слова принадлежат не просто «новой русской» из анекдота, а известному российскому политику, в недавнем прошлом депутату Госдумы, затем — полномочному министру, сейчас опять депутату и даже — вице-спикеру. Короче, Ирине Хакамаде. Еще короче, элите. Той самой, в которой «Коммерсантъ» отслеживает соединение «новорусского» с «политическим истеблишментом».
Гибрид удался.
