деятельностью политической элиты и прессы.
Главный итог этой очень швейцарской истории (продолжающейся, кстати, в разработке новых проблем южной Юра, оставшейся в
Разрешение конфликта через политическую децентрализацию и территориальную автономию — еще один политический урок, преподанный Швейцарией. Вот пример цивилизованного решения проблемы меньшинства (религиозного, национального и т. д.): «Единству — да, униформе — нет» — так определяет характер Швейцарской Конфедерации республик историк Я.Р. фон Салис.
Практическое, разумное решение проблемы существования «другого» — во всех аспектах — вот в чем состоит поистине швейцарское открытие.
И ведь, честно говоря, при этом никакого особого интереса к этому «другому» я не встретила. Хотя каждый швейцарец в школе может (имеет право) изучать другой язык Швейцарии, он не всегда этим правом пользуется. Если происходит парламентская встреча или заседание или какая-либо партийная, научная конференция, каждый волен говорить на своем языке, а все остальные, как подразумевается, должны понимать без переводчика. И в большинстве случаев они понимают. Но вот перерыв на кофе или на обед — и группы вкушающих формируются по языковому принципу, а не по сходству взглядов или интересов… По германоязычной части Швейцарии я ездила с Корнелией, родившейся в Тургау, получившей университетское образование в Цюрихе, объездившей за время студенческих каникул Италию, Германию, Францию, но никогда (ни-ко-гда!) не бывавшей во франкоязычной части Швейцарии!
В политическом самосознании швейцарцев в течение кровавого XX века укрепилось чувство особости: мы избранный, необычный народ, мы можем существовать вне проблем, раздирающих другие страны.
5
Распространенный миф звучит приблизительно так: мы здесь создали остров свободы и права, остров добра против зла. И наши границы (во всех смыслах) — это святое.
Да, в середине 50-х, в годы расцвета, молодости нынешнего старшего поколения, Швейцария казалась действительно раем. Но теперь, если останется одна граница в Европе, то она будет… швейцарской.
Дискуссия о Европе сегодня в Швейцарии — это дискуссия о свободе. И она медленно, но влияет на государственную политику, от которой в принципе швейцарец чувствует себя отчужденным. Особенно после скандалов с так называемой секретной армией (тайной военизированной организацией по спасению Швейцарии в случае… антиконституционного переворота или оккупации!) или обнаружившейся секретной полицейской слежки за каждым взятым под подозрение и контроль швейцарцем, на которого заводилось досье. «Это не наше государство, оно нам чужое, — говорили мне молодые политики. — И политическая жизнь в нем стабильная, то есть мертвая, — на свете нет ничего стабильнее кладбища. Мы пробуем воскресить политическую жизнь, возродить интерес к политике. Нам надо открыть окно. А ветер будет». И представители среднего поколения, неудовлетворенные состоянием политической жизни, тоже считают, что хваленая швейцарская демократия сегодня не так уж реальна. Это «старая демократия, управляемая старыми людьми», поэтому она так консервативна.
Отношение к «другим» тоже постепенно меняется. Для молодого поколения франкоязычной Швейцарии, например, сегодня немецкий язык уже не чужой; они начали вести другой образ жизни, стали гораздо больше путешествовать (молодой человек может за 400 швейцарских франков, что соответствует примерно 300 долларам, купить месячный билет для путешествий по всей Европе). Для молодежи, называющей себя поколением «интержелезнодорожного пути», восприятие и континента, и своей страны изменилось. Следовательно, претерпела изменение и мысль о том, что мы, швейцарцы, «необычный народ».
Вопрос об открытости Европе дебатируется сегодня по всей Швейцарии. Сейчас молодые люди отнюдь не так уж гордятся хваленым швейцарским паспортом и при возможности с удовольствием приобретают еще одно европейское гражданство.
Еще один парадокс швейцарской политической системы: из-за того, что структура ее крайне дробна, политическая жизнь на федеральном уровне в стране слабая, тонус ее понижен. Швейцарцы неохотно идут голосовать (в голосовании по референдуму об армии — быть ей или не быть в Швейцарии — участвовало всего 40 % населения). Швейцарцы, как сказал мне один молодой журналист, перестают чувствовать себя швейцарцами. Женевцы больше смотрят французское ТВ, чем швейцарское; жители Цюриха или Базеля — немецкое, жители Тичино — итальянское. «Мы знаем, что мы будем жить не в Швейцарии, а в Европейском сообществе», — с уверенностью прогнозирует житель Лозанны. Пожилой консерватор из Цюриха настроен гораздо более осторожно: «Мы и так находимся в европейском пространстве. Вопрос в том, что нам придется отдать из нашей прямой демократии. Мы должны быть уверены, что концепция швейцарской демократии останется!» Мнение проевропейски настроенных прогрессистов совсем иное. Президент проевропейского лобби в парламенте города считает: то, что нам представляется традиционно швейцарской демократией, является порою откровенной антидемократией. Против союза с Европой выступают фермеры, ремесленники. Швейцарцы боятся нашествия иностранцев. И вполне возможно, что в случае голосования большинство будет против вхождения Швейцарии в Европейский союз — как Два десятилетия тому назад народ проголосовал восьмьюдесятью процентами против вступления в ООН, дабы не нарушать свой спасительный, проверенный в испытаниях новой и новейшей истории нейтралитет. Хотя на территории Швейцарии находятся более 20 % зданий и учреждений ООН — вот еще один парадокс.
А вот сегодня проголосовал — за!
Да, «золотое яичко» в центре Европы опасается быть разбитым. Отсюда — определенная политическая настороженность, если не подозрительность к новым предложениям, приходящим извне. Швейцарские возчики в середине прошлого века изо всех сил сопротивлялись строительству железных дорог — сегодня немалая часть швейцарцев чрезвычайно подозрительно относится к идее новых союзов и государственных объединений, однако мощная экономика Швейцарии естественно к этому стремится, потому что понимает: идея «чистой» Швейцарии не принесет богатства. Знаменитый концерн «Нестле» образован в XIX веке политическими беженцами из Германии. «Маджи» — итальянцами. «Браун-Бевари» — английскими предпринимателями. Швейцария стала богатой, потому что она сумела использовать иностранный капитал да и самих иностранцев. И то, что сегодня сравнительно молодые швейцарские политики пытаются интегрировать эмиграцию «второго поколения», озабочены, как они живут, чем дышат, свидетельствует не столько о том, что молодые швейцарцы являются убежденными демократами, но и о том, что они уверены в пользе «второго поколения» эмигрантов для будущего Швейцарии. Ксенофобия — серьезная политическая проблема, но это проблема швейцарцев более старших поколений. Чтобы преодолеть ее как психологическое наследие, молодые открывают, например, «Бесплатную биржу идей и контактов с немецкой и итальянской Швейцарией» — скажем, вы очень любите свое место в горах, но хотите одновременно показать его другим. В редакции одного влиятельного еженедельника мне рассказали о новой идее — требовать от всех университетов обеспечить своим студентам возможность провести два семестра обучения в другой части страны. Я растрогалась — это возвышенное предложение, преодолевающее боязнь «чужого» (или «другого»), идет от сердца… Отнюдь нет, услышала я в ответ: это не сердце, это наш прагматический швейцарский разум нам подсказывает. Для дальнейшего процветания страны необходимо поколение, умеющее работать в новых условиях, иначе Швейцария может политически оказаться не в центре, а на задворках Европы.
В стране со слабой государственностью («слабая» — это не оценка, а констатация того, что мощное
