Перед уходом он еще раз подержал в руке свой пистолет, порадовался его тусклой вороненой стали и привычной тяжести, и положил на полку в сейф. Пересматривая толстую стопу новых бумаг, натолкнулся на пакет с грифом «Секретно».
Ответ из Министерства обороны.
Климов надорвал пакет и вытащил официальный бланк.
«.. по существу запроса, — побежал он глазами по строчкам, — сообщаем, что Легостаев Игорь Валентинович, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, считавшийся пропавшим без вести на территории Демократической Республики Афганистан в восьмидесятом году, среди пленных и убитых не значится. Специальной комиссией установлено, что после тяжелой контузии, полученной им в одном из боев, он был отправлен в Ташкентский военный госпиталь. Во время транспортировки вертолет санавиации был обстрелян противником и рухнул на землю вблизи нашей границы. Экипаж и часть военнослужащих погибли. Был ли среди них рядовой Легостаев, ответить сложно, так как двое человек сгорели полностью. Оставшиеся в живых были направлены в госпиталь № 1014. Среди спасенных оказались двое офицеров и трое рядовых, причем, один из солдат поступил в состоянии острого психоза, без документов. После проведенного лечения он вспомнил свое имя: «Игорь».
Ответ из министерства был настолько важен, что Климов еще раз перечитал последнюю строку.
«…вспомнил свое имя: Игорь».
Если не теряя времени…
«…Фамилию и отчество он так и не назвал, часто впадал в беспамятство, а восемнадцатого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года при неизвестных обстоятельствах исчез из госпиталя.
Военный дознаватель, юрист I класса, подполковник Астахов».
Держа перед собой ответ специальной комиссии, Климов оглушенно сел на стул и снова пробежал глазами текст.
Назвался Игорем.
Отложив бумагу, он потер рукою грудь, резко вздохнул — разок, другой, и словно глухая, смутно ощущаемая тяжесть запоздалого раскаяния внезапно облегла, притиснула его к столу, взяла за горло. Значит, Легостаева не обманулась… Правда, тут имелась одна несообразность: татуировка… Надо допросить Червонца еще раз, а главное, конечно, бармена. Он, видимо, и в толк не может взять, за что его, беднягу, посадили.
Его раздумья прервал Андрей. Распахнул дверь и с порога выпалил:
—
Нашелся, гад!
—
Мясник?
—
Он самый. Вытащил его из сауны. С двумя парчушками смотрел видеофильм. Ввести?
—
Не надо. Позаботься, чтоб сюда доставили бармена, но сначала я поговорю с Червонцем.
—
Есть вопросы?
—
Есть.
Климов протянул ему ответ из министерства.
—
Почитай.
По мере того, как Гульнов знакомился с ответом, брови его все плотнее сходились к переносице.
—
Так-так…
Дочитав до конца, он покрутил головой.
—
Подумать только.
К полной неожиданности Климова, Червонец был настроен на беседу. На все вопросы отвечал с наглой веселостью, как бы играя.
—
А на кой ляд я ее, шлюху, буду покрывать? Скажу как есть: не муж он ей совсем. Вот видите, — поддернув брючину, Червонец показал свою наколку: — Крест и круг.
Климов и Гульнов молчали. Они уже это видели.
—
А кто придумал? — Червонец вопросительно взглянул на них и залихватски стукнул себя в грудь. — Его величество Червонец! Видите, — снова перевел он взгляд на свою ногу. — В круге крест.
—
И что? — спросил Гульнов.
—
А то, — хвастливо поднял палец вверх Червонец. — У моего креста двенадцать точек, а в круге их двадцать четыре. Этот маленький секрет придумал тоже я, — тщеславие его буквально распирало. — Как ни раздели, все поровну.
—
Зачем?
Червонец посмотрел на Климова и рассказал, что в интернате было их четыре «корефана»: Репа, Блин, Стопарь и он, Червонец, своего рода три мушкетера и Д'Артаньян. Наколку делали по очереди, каждый колол по точке, отсюда и кратность. Для друга ничего не жалко, называется.
Климов чувствовал себя человеком, выставленным на посмешище: как он раньше не допетрил! Ведь блатные обожают тайную символику… хотя… Владимир Шевкопляс к суду не привлекался, в зоне не был.
—
А как у бармена наколка появилась?
—
Валька попросила.
—
И вы сделали?
—
Куда деваться! Башли позарез были нужны. Для поддержания штанов. Но только ша! — он снова поднял палец вверх, но уже с видом заговорщика. — У Валькиного е… хандэбабай… на круг двадцать семь точек, а в кресте одиннадцать. Я память юных лет не предаю.
—
Но друга предали. Как его звали?
—
Как? — Червонец скис. — Стопарь… Хороший был
друзяк, да сел, мудило, на иглу… Вот крыша и поехала.
—
А ну-ка, расскажите поподробнее, — Гульнов включил магнитофон и стал настраивать его на запись.
Червонец замялся, но после того, как закурил и выдохнул табачный дым, прикрыл глаза рукой. Климов давно заметил за ним эту привычку: прежде чем ответить, он прикрывал глаза.
—
А че тут попусту базлать? — начал Червонец. — Накумарился, зараза, и попер на Вальку с топором. Они тогда в Ташкенте жили, на окраине. Была у них халупа с палисадом, так себе, но им хватало. Главное, никто им не указ, сами себе хозяева. А к ним, как раз, маханша прилупила погостить…
—
Гарпенко? Ваша тетка?
—
Она, родная.
—
И вы там были?
—
Принесла нелегкая.
Червонец пустил дым из носа, пепел сбил под стул. Это Климову не понравилось, но он молчал. Ковал железо.
—
Продолжайте.
—
Ну… попер на Вальку, а маханша… то есть… этим топором его и тюкнула. Смокрушничала, па-ла…
—
В порядке, так сказать, защиты? — спросил Климов и подумал, что Игорь Легостаев не убил бы, таким он представлял его себе. Тем более, таким ужасным способом.
—
Когда произошло убийство?
—
Точно не скажу, не помню… В августе восьмидесятого, давно… Валюха осенью уже работала в Сибири, в леспромхозе… Мать ее по-срочному халупу продала и амба. Шито-
Вы читаете Самый длинный месяц
