Самый длинный месяц

Шрамко недоуменно посмотрел на Климова.

—

Может быть, поедешь отдохнешь?

Климов вспомнил, как обрадовались его появлению в милиции, как его тискали в объятиях, и отказался. Жене он уже позвонил, сказал, что жив-здоров, она расплакалась и, долго всхлипывая, горестно клялась, что ей такая жизнь на нервах и слезах! — осточертела. И дети извелись совсем, переживая за него, а он… и снова слезы.

—

Я спрашиваю, Левушкина куда дели?

—

Червонец… в Краснодар увез. Раздел и бросил на окраине.

—

Убил?

—

Зачем? — пожала Шевкопляс плечами. — Голым и беспамятным у нас одна дорожка — в вытрезвитель, а потом в дурдом.

—

Проверим, — усомнился Шрамко и распорядился запросить Краснодар.

Климов сцепил пальцы, сжал руки коленями:

—

А этот, жирный, что насиловал девчушку, кто он?

Шевкопляс, не оборачиваясь, пояснила:

—

Гоша… Мясником работает на рынке. Чокнулся на малолетках.

Климов вспомнил, как тот ползал по полу в одном носке и послал Андрея с группой:

—

Привези его.

Окончательно взяв инициативу допроса на себя, Климов почувствовал, что к нему возвращается способность управлять своим душевным состоянием.

—

Девочка еще в больнице?

— Да.

—

В какой палате?

—

Перевели в седьмую.

«Я тоже был в седьмой, — подумал Климов. — Только в другом отделении».

Шевкопляс отвечала быстро, и по всему ее виду и тону, каким она давала показания, становилось ясно, что играть со следствием она не собирается. Оставалось узнать, кто ее муж? Сын Легостаевой или Владимир Шевкопляс?

На какое-то время Климов задумался. Располагая той или иной информацией, всегда важно помнить, что может наступить такой момент, когда эта информация начнет крутить тобой по своему усмотрению. Хуже нет, когда идешь на поводу у старых догм.

—

И еще: как зовут вашего мужа?

—

Как зовут, так и зовут! Отстаньте от меня!

Если до этого она довольно быстро отвечала на вопросы, то теперь вся судорожно напряглась, голос сорвался.

—

Игорь Легостаев?

—

Не знаю я такого!

—

Но его мать…

—

В гробу я, — поперхнулась Шевкопляс ругательством и злобно, истерично застучала каблуками об пол, — ее видела!

—

Подумайте, — урезонивающе посоветовал Шрамко и напомнил, что чистосердечное признание учитывается в суде.

Но Шевкопляс замкнулась и ничего нового уже не сообщала. Началось переливание из пустого в порожнее. Было четверть пятого, когда Климов исчерпал свое терпение. Понимая, что у него пропало всякое желание ходить вокруг да около, хрипло обронил: — Довольно.

После длительных допросов у него всегда садился голос.

—

Отказываюсь! От всего отказываюсь! — исступленно- пронзительным, неприятным фальцетом заверещала Шевкопляс, и по ее реакции было хорошо видно, что она уже не просто нервничает, а на глазах впадает в истерику. — Я ничего не помню! Ничего-о-о…

Соври, цыганочка, соври, усмехнулся про себя Климов и посмотрел на Шрамко: уводить?

—

Уводите.

Глава 30

Когда конвойный увел Шевкопляс, Шрамко устало прогнулся в спине и прихлопнул себя по бедру:

—

Заканчивай, Юра. Утро вечера, как говорится… Ты и так сегодня поработал за троих. Да и вообще, — он сделал неопределенный жест рукой, — тебе бы надо отдохнуть.

—

Да ну, — не согласился Климов. — Ерунда.

—

Не возражай. Санитарку с ее шатией мы взяли, завтра они все расколятся. Начнут топить друг друга, не впервой.

Климов глянул на часы и обеспокоенно заметил:

—

Что-то до сих пор Андрея нет. Шрамко пристально посмотрел на него:

—

Прочувствовал?

—

А то, — ответил Климов. — Думал: все! Живым не выберусь. Теперь волнуюсь за Андрея.

—

Ну, — полез за сигаретами Шрамко. — Он с группой. Это ты пошел один.

—

Кто ж знал…

Закурив, Шрамко легонечко побарабанил по столу рукой, прошелся по нему костяшками согнутых пальцев. Смягчаясь, проворчал:

—

Кто-кто… Обязан знать. Не на себя работаешь. Климов виновато кивнул и, содрогнувшись, подавил зевоту. В голове звенело.

—

Ладно, отдыхай.

Шрамко отошел от стола, сбил в раковину пепел.

—

Жене звонил?

—

Звонил.

—

Она тут, бедная, слезами изошла.

Упрек был слишком явственным, чтоб пропустить его мимо ушей. В горле запершило, заскребло. Он тоже встал.

—

Пойду.

—

Не обижайся, — подошел к нему Шрамко. — Сам понимаешь…

—

Да какая может быть обида? — искренне запротестовал Климов. — Виноват по всем статьям. Кому охота быть третьеразрядным сыщиком, вот и поспешил…

Шрамко кивнул и приобнял его за плечи.

—

Бери мою машину — и домой. Даю отгул, немного отдохнешь…

—

Учтешь свои ошибки, — в тон ему проговорил Климов, и они рассмеялись.

—

Вот-вот, учтешь. А сейчас — гуд бай и все такое. А не то, — он с добродушной усмешкой оглядел Климова с ног до головы и намекающе прицокнул языком: — В такой одежке…

Климов смахнул слезу. Совсем отвык смеяться, черт возьми.