Самый длинный месяц

—

Еще секунды три, и этой красотули, — он похлопал по рулю, — у нас бы не было.

—

Я не о ней, — начал было Климов, но Андрей не дал договорить:

—

Юрий Васильевич, совсем из памяти… ответ пришел…

—

Из Министерства обороны?

—

Да.

—

Давно?

—

Сегодня утром.

—

Ну и что?

Гульнов притормозил у перекрестка, дождался, когда вспыхнет желтый свет, потом зеленый, и повернул направо, к управлению.

—

Я не смотрел, вы позвонили.

—

Ладно, не горит. Нам Шевкопляс нужна.

—

Возьмут.

Через час оперативные группы стали съезжаться. На этот раз сработали четко, без осечки.

О том, что Климов вырвался на волю, Шевкопляс знать не могла, была в отгуле, и взяли ее дома, вместе с мужем. Стоматолога арестовали на работе, когда он собирался уходить. В кабинете и обняли. При аресте он имел вид человека, только что ошпарившегося кипятком: глаза навыкате, рот повело, а крика нет. Из-под врачебного кресла извлекли климовский пистолет и удостоверение.

—

Откуда это у вас? — жестко спросил Гульнов, и лицо любителя китайских безделушек обметало мелкой мутной сыпью пота.

—

Я не… — отшатнулся тот от пистолета и заегозил локтями. — Я не знаю.

Потрясен он был до умопомрачения.

—

Напомнить?

Порог стоматологического кабинета переступил Климов. Его появления было достаточно, чтобы Задереев начал давать показания.

Выложил он все, и даже больше.

—

Одежду товарища…

—

Для вас я гражданин.

—

Простите, — скуксился радетель сексуальных оргий. — Вашу одежду взял себе Червонец, а книга «Магия и медицина» спрятана у шефа, в кабинетном диване.

—

У Озадовского? — переспросил Гульнов, поскольку было непонятно: у какого «шефа». Задереев кивнул: у него.

—

Где кабинет?

—

Наверху.

—

Сам он ничего не знал?

—

Откуда? — удивился стоматолог. — Это Шевкопляс припрятала. Хитрая баба.

—

Он что, действительно, болел все эти дни? — спросил Климов и услышал утвердительное «да».

Ловко придумано, отметил он про себя и заторопился наверх, где находилась кафедра. Но ключей от профессорского кабинета ни у кого не оказалось, и Климов махнул рукой: потом заедем, заберем, сейчас необходимо взять Червонца.

Климова подмывало показаться на глаза пампушке, но он счел это ребячеством. Потом.

Кликнув Андрея, он скорым шагом направился к машине. Был он все в тех же ватных штанах, казенной стеганке, и только на ногах вместо галош сияли чьи-то лакированные туфли. Они сто лет уже валялись у него в шкафу, а вот сегодня пригодились. Кто их там оставил и когда, он не знал. Правда, на размер великоваты.

—

Поехали, Андрей!

Задереева повели к другой машине. Шел он с невменяемым лицом великомученика. Но если он был полностью подавлен происшедшим, то, как и следовало ожидать, Червонец оказал сопротивление. В жизни люди каждый раз ведут себя по-новому, но уголовники считают своим долгом покобениться.

Сначала в глазах Червонца промелькнуло паническое замешательство, но потом раздался яростно-срывающийся крик:

—

В гробу я вас видал, менты поганые!

Он сделал руками движение, как будто разрывал или пытался разорвать невидимые путы.

Было ли это позой или устоявшимся стилем, трудно сказать. Когда кажется, что человек готов на все, он редко доводит угрозу до конца. Растрачивается по пустякам, демонстрируя свое презрение к людскому окружению. Но сталкиваясь с настоящим мужеством, они ломаются как спички: хруп — и нет.

Словом, Червонец сразу же повел себя как очень невоспитанный товарищ.

—

Не дури, — тихо, но внятно предупредил его Климов и предложил пройти в машину по-хорошему. Но тот злобно ощерился и обозначил свое отношение к нему весьма недвусмысленным жестом:

—

А ху-ху не хо-хо? — он скрючился, и согнутая под прямым углом рука уперлась в его пах. Рот напряженно потянуло вбок, блеснула золотая «фикса».

—

Удобный случай познакомиться поближе, — беспомощно развел руками Климов и резко ушел влево. В открывшийся прогал стремительно влетел Андрей. Червонец грохнулся со всего маху оземь. Хрястнулся прилично.

Вталкивая его в машину, Климов осуждающе сказал:

—

Не бойся, я не кровожаден.

Червонец сплюнул.

Первой допрашивали Шевкопляс.

Усадив ее лицом к стене, как посоветовал им Озадовский, Шрамко перелистал уголовное дело, и повел допрос по горячим следам. Нервная дрожь, охватившая Климова при виде санитарки, немного ослабла, и он минут через пятнадцать начал задавать вопросы.

—

Книга где?

—

На кафедре, в диване.

—

А моя одежда?

—

Червонец прихватил.

—

Хваткий на чужое, — как бы про себя сказал Андрей, но Климов перебил его:

—

Куда девался Левушкин?

Шевкопляс внезапно обернулась. Глаза ее заблудили, забегали, пальцы сжали сигарету. Вся она тревожно напряглась. Табачный пепел упал ей на чулок, но стряхивать его она не стала.

—

Червонец скажет.

Чувствуя, что больше не выдерживает ее взгляда, Климов заорал:

—

К стене! — и она побледнела. — Слышите, к стене?!

Огонь в ее глазах погас, как будто вывернули лампочку.

—

Да вы не горячитесь, не орите.

В голосе ее послышалась издевка, но она повиновалась.