пальто.
От длительного недосыпания, от причудливой и скудной пищи, от московского неуюта на Леву нашла такая слабость, что он закрыл глаза. В темноте отчетливее зазвонили и зажужжали трамваи, громче зашуршали опавшие листья. И внезапно на фоне этой сложной оркестровки выделилась короткая самостоятельная мелодия: кто-то всхлипывал и тянул носом. Лева Гойх открыл глаза. На сырой скамье сидела школьница.
— Вы плачете? — спросил Лева. — Почему?
Школьница молчала.
Лева Гойх, будучи сам несчастен и сочувствуя, как никогда, чужому горю, спросил вторично:
— Почему вы все-таки плачете? Должна же быть причина. Что вас тревожит, прошу вас?
— Как может вся рыба весить х — 2, если один только хвост весит два килограмма? — был скорбный ответ.
Лева Гойх не удивился. Рита Грин приучила его ко всевозможным неожиданностям. Поэтому он продолжал спрашивать дальше:
— Зачем вам это?
— Мне это страшно важно. Я совсем не ложилась (это была правда: она всю ночь крепко проспала на стуле). И сегодня мне нужно, просто я должна…
— Покажите задачник, — сказал Лева, смутно припоминая, что и он в свое время имел дело с этой рыбой. — Так! Понимаю. Уравнение с одним неизвестным.
— Ох!
— Хорошо, будем рассуждать. Предположим, вес рыбы — х килограммов.
— Предположим, — убито согласилась Оля Сушкова.
Они предположили еще раз, и снова обнаружилось роковое несоответствие между хвостом и головой. Получился рыбий ублюдок без туловища.
— Постойте, так нельзя. Надо еще раз!
Говоря это, Лева представил себе волны родного моря. Ясно, что Шапошников и Вальцев не были рыбаками, иначе они сами ужаснулись бы тому, что поймали в свои сети.
— Как же это! Что же это? — начал было Лева, но в эту минуту туча, висевшая над бульваром, разверзлась и потоки воды хлынули на мир.
Лева Гойх, которому тяжелая капля ловко угодила за воротник, решительно встал.
— Идем, — сказал он, — мы решим это в другом месте.
5. Гражданин Икс
На стойке дремали раки, подвернув шейки (хвосты). Пианино молчало. Пивная была пуста. Только за столиком у окна рука в черном кожаном рукаве держала газету «Экономическая жизнь». Ноги были скрыты столом, а голова и туловище — газетой.
Лева Гойх, в качестве утреннего завсегдатая, поклонился человеку за стойкой и человеку, разносящему пиво, улыбнулся в сторону пианино и вместе с Олей Сушковой скромно сел в самом неудобном месте, за самый убогий столик в проходе. Он сдвинул перечницу и солонку, развернул задачник, и на мраморной клеенке снова тяжело забилась проклятая рыба без туловища…
Рита Грин вообще ничему не удивлялась. Но, войдя в это утро в пивную поесть сосисок, она все же удивилась, увидав Леву Гойха с белокурой девочкой, чей наплаканный нос выражал отчаяние, и услыхав слово «рыба».
«Кто бы сказал, — подумала Рита Грин, отряхивая клетчатую пелерину от дождевых капель, — кто бы предположил, что этот Лева будет здесь угощать рыбой какую-то девицу, которая уже плачет? И на какие деньги?»
И она, не замечая их, хотела пройти мимо, но Лева ухватил ее за руку:
— Как хорошо, что вы здесь. Ведь вы же учились. Посмотрите, это не решается.
И Рита Грин, забыв про сосиски и свесив над Шапошниковым и Вальцевым прямые мальчишеские волосы, погрузилась в задачу с одним неизвестным. В окна ломился дождь. В углу прошуршала газета и смолкла.
— Нет, — сказала Рита, — это нельзя решить. И вообще, все это вздор. Таких рыб не бывает. Помните, Лева, в Одессе? Там были бычки и эта, как ее… у которой только профиль и никакого фаса?
— Камбала, — вздохнул Лева. — В сухарях.
— Вот эти самые. Так разве они весили два килограмма хвост? Немыслимое дело! Ведь нет даже на свете такой сковороды. Этого не бывает.
— А семга? — неуверенно спросил Лева. — Она бывает громадная.
Рита Грин на мгновение стала в тупик, но оправилась быстро:
— Семга млекопитающееся, так же как и кит. Поэтому ее считать нельзя. Вы не плачьте, — обратилась она к Оле Сушковой, — не надо плакать. Вы скажите в школе, что все это ошибка. Ужасная ошибка. Беру ответственность на себя.
— Я застрелюсь, — вдруг бурно зарыдала Ольга. — Пойду и умру! Каждый день арифметика! Каждый день!
Рита Грин побледнела и сказала:
— Я понимаю ее, Лева. Честное слово, она права. Возьмите хотя бы частушки. Не пишут их.
Лева закрыл глаза.
— Все это еще туда-сюда. Но если вы в чужом городе и деньги кончаются? А из дома пишут, что у отца ишиас? Так что тогда? Я даже снова подумываю о кожевенном производстве. Вот только когда играю, так ни о чем…
— Сыграйте, — сказала Рита Грин, — все равно решить нельзя. Сыграйте ноктюрн. Вот и Оля послушает.
— Вздор! — раздался голос из угла. — А задача? Вес рыбы?
Все трое обернулись. Газета была опущена. Оказалось, она скрывала гладковолосую голову и серые насмешливые глаза.
— Вы кто? — спросила Рита Грин, свирепея. — Как вы смеете? Какой-то никому не известный…
— Вот именно. Дайте посмотреть задачу.
— Она не решается.
— Не может быть. Таких нет!
Он встал и, отчётливо ступая, подошёл к столику.
— Незачем вам, — сказал он, — среди белого рабочего утра слушать Шопена. Это что же получается — вроде рюмки водки: выпил и все забыл. А задача — черт с ней! Так, что ли?
— Как вас зовут? — спросила Рита Грин.
— Ну что, в самом деле, как зовут! Разве в этом дело?
— Гражданин Икс, — с иронией выговорила Рита Грин.
— Хоть бы и так. Дайте-ка задачник. Рассуждайте, — обратился гражданин Икс к Оле Сушковой.
— Я уже рассуждала.
— Да, я слышал. Семга — млекопитающееся. Ну, начинайте!
И Оля начала:
— Предположим и т. д.
И, оттого что серые глаза глядели на нее в упор и движением зрачка указывали ей ошибки, она тянула и тянула нить рассуждения, покуда на конце не повисла готовая рыба с хвостом, головой и туловищем, весом в шестнадцать килограммов (по ответу), прекрасное пропорциональное морское создание.
— Я все поняла, — с уважением к самой себе сказала Оля Сушкова. — Честное слово.
— Вышло! Удивительно, — протянула Рита Грин. — Дайте-ка посмотреть, как это?
Но гражданин Икс захлопнул книгу.