— Как это мило, мой мальчик, — сказала она, — что ты ждал меня. Господь еще раз проявил свою милость.
Она смахнула со лба, который светился, как фарфор, белую прядь волос.
— Как я рад тебя видеть, мама! — воскликнул он. — Но разве же здесь я тебя должен был встретить? Я был на пути к тебе.
— Какой чудесный здесь свет! — сказала она с напряженной улыбкой. — Я всю дорогу могла видеть, как он сияет. Ведь я всегда была готова к этому.
Он нежно гладил ее руки.
— А отца я тоже увижу?
— Он находится, — осторожно сказал Роберт, — уже на следующем этапе пути. Каждого из нас всегда отделял от другого отрезок пути. Ты понимаешь?
— Я смирилась, — сказала она, — я со всем научилась смиряться, как это определено на путях господних.
Суровая прелесть тронула ее белоснежное лицо, на котором сказочно проступили черты большой женской красоты. Затем оно снова померкло, стало смертельно пустым. Из маленькой, туго набитой сумочки, висевшей у нее на руке, высовывался потрепанный сборник псалмов.
Когда Роберт сказал ей, что он пока возвращается в бренный мир, она сообщила, что Эрих и Беттина уже совсем взрослые и что Элизабет так нелегко было, когда он уехал.
— Но, — сказал он, — неужели я так долго был в отъезде?
Она робко посмотрела на него.
— Нам так казалось, — проговорила она. — Но тебе виднее. Тем временем в мире произошло много страшного. Зачем люди так жестоки друг к другу? Вот и меня не стало — как сотен и сотен тысяч. Теперь моя душа навечно успокоилась. — Она вздохнула. — Мой дорогой мальчик, — прибавила она.
Когда Роберт вызвался рассказать ей, как лучше сориентироваться в городе, она была тронута, но с поспешностью прервала его.
— Не утруждай себя, — сказала она, — мне не надо руководства, ведь я иду к Богу. — Заметив, что он поморщился, она прибавила: — Конечно, ты знаешь все лучше, но не настаивай на своем.
Он кивнул.
— Когда вернешься, — еще сказала она, — то полей мои цветы на балконе, чтобы они не засохли.
Он обещал.
— А ты, — попросил он в свою очередь, — не забудь потом поцеловать камень Сибиллы, если будут силы.
— Да, да, — услышал он в ответ. Но это прозвучало уже издалека и несколько нетерпеливо.
Сгорбленная фигурка старательно семенила к поблескивающим в лунном свете трамвайным рельсам. Он все еще смотрел ей вслед, хотя она уже растворилась в сумраке ночи. Только когда он вполне убедился, что она не могла его услышать, он, поклонившись, сказал тихо:
— Благодарю тебя за то, что ты меня родила.
Потом он прошел через туннель к безлюдному перрону. Он думал увидеть завистливые взгляды, услышать любопытные вопросы, но немногочисленные служащие железной дороги, несомненно, получили соответствующие распоряжения. Никто не обеспокоил его, даже документы не проверили. Он шагал вдоль состава, который был собран из пассажирских и товарных вагонов разных типов. Он вошел в вагон дальнего следования и не удивился, что был тут единственным пассажиром. Билет был выдан ему до следующей станции. Дальше он решит сам.
20
Почти бесшумно длинный состав около полуночи тронулся с места. Колеса глухо стучали, когда поезд медленно пересекал большой мост. Роберт смотрел вниз, на темную ленту реки, которая вяло, как расплавленный свинец, текла в высоких галечных берегах; у склонов глубокого русла вода отсвечивала в лунном свете опаловым блеском. Беловатые клубы пара поползли вереницей мимо окна и заслонили вид.
Роберт, который уже лежал на узкой деревянной полке, растянувшись во весь рост, повернулся на бок и, обхватив руками голову, подтянул согнутые в коленях ноги к животу. Так он, свернувшись, как эмбрион, заснул.
Когда он проснулся, было уже светло. Он приподнялся и, к своему удивлению, увидел за окном зеленую равнину. В небе низко над горизонтом пенились белые кучевые облака с розоватыми краями.
В чемодане он нашел завернутый в бумагу завтрак, который, должно быть, положил заботливый Леонхард. На дне, под бельем, лежал голубой том хроники, его еще вчера листал высокий чиновник из Префектуры. Это было единственное вещественное доказательство того, что пребывание в царстве мертвых не было сном. Листая том с конца, он думал, что теперь сам увидит страницы, исписанные своей рукой, но обнаружил только запись, сделанную Высоким Комиссаром. Он прочел вполголоса:
Под этими строками были выведены греческие слова:
Σιβνλλα, τι τελεις: Απονανειν τελω
— Сибилла, что доводишь ты до конца? — Смерть довожу я до конца.
Роберт еще раз пробежал глазами стихи, магическое звучание которых оставалось непередаваемым, но смысл их он понял: я видел Сибиллу куманскую, сказал некто, собственными глазами. Она была в клетке (имелась в виду вырубленная пещера в скале) и читала свои руны (сидевшая в скале предсказывала) всем, кто проходил мимо. Спрашивали дети: 'Что ты хочешь, Сибилла?' Отвечала она: 'Я хотела бы умереть'.
Роберт закрыл книгу.
Крупные капли ползли и катились по стеклу. Он не отрываясь смотрел на серое чудо дождя. Рядом с железнодорожным полотном раскачивались телеграфные провода. Ландшафт за окном становился все более разнообразным. Бугристая земля, хвойный лес, цепи холмов. Дождь перестал; из-за серого полога облаков брызнули лучи солнца. Молодые клеверовые поля у откоса, зеленые кроны редких берез, стаи птиц в воздухе, тощий скот в огороженных выгонах, бараки из гофрированных листов стали. У Роберта кружилась голова, он закрыл глаза. Поезд двигался неровно, наконец остановился.
Посреди открытой местности был воздвигнут широкий дощатый помост, на котором толпился народ, громоздились ящики, узлы, корзины. Позади помоста было заграждение из колючей проволоки, это напоминало военный лагерь. Перед деревянными бараками пели дети, но голоса тонули в общем шуме. У стволов цветущих фруктовых деревьев сидели нищие музыканты с желтыми повязками слепых. Многие мужчины, еще совсем молодые, передвигались на костылях или с помощью палок; у кого не было ноги, у кого болтался пустой рукав. Медсестры и железнодорожники легко управляли этой равнодушно ожидающей толпой, поддерживая необходимый порядок. Если кто-то не успевал уехать сегодня, то его забирали на следующий день.
Это был не вокзал, не город. Возможно, сборный пункт, приемный лагерь. И означал он первую
