С горделивым снисхожденьем. Даже этот зверь разгульный И неукрощенный хищник, У кого движеньем брови, Чуть он только лоб нахмурит, Грива дыбится короной, Даже он бывает кроток И не тронет тех, кто предан И в покорности испытан. А в морской соленой пене Рыбий царь дельфин, покрытый Золотым кольцом чешуек, Образующих корону, — Разве мы не знаем, что ли, Как он на́ берег из моря На себе пловцов выносит, Чтобы в бурю не погибли Жертвы кораблекрушенья? А орел ширококрылый, У которого в полете Ветер венчиком ерошит Перьев пук над головою, — Разве он потерпит, чтобы Путник из ручья напился, Если ключ пред тем отравлен Пившей из него змеею? Нет, он крыльями и клювом Замутит струю потока, Чтоб отвадить человека Видом неприглядной мути. Также яблоко граната, Царственное меж растений, В кожуре остроконечной Наподобие короны, — И оно великодушно Изменяет краску зерен И отчетливо белеет, Вредным став и несъедобным. Наконец, алмаз, мгновенно Отымающий способность Притяженья у магнита, Камень, славимый за твердость, Сам крошится тонкой пылью В перстне у лжеца и труса, Ибо низости не терпит В силу царственного свойства. Если звери, рыбы, птицы, Камни и плоды знакомы С царственностью состраданья, Может ли и человека Не коснуться милосердье? Инородное ученье Для тебя не оправданье — Всякой мыслью и законом Опорочена жестокость. Не подумай: я нисколько Жалобить тебя не силюсь. Жизнь мою продлить ты больше Все равно не в состоянье. Знаю хорошо, что скоро Я скончаюсь от болезни, Проникающей все тело И темнящей мне сознанье. Знаю: я смертельно болен. С каждым словом, с каждым вздохом Мне спирает грудь и колет Словно острием кинжала. Наконец, как все, я смертен — Это сознаю я тоже И что смерть застигнуть может Каждого в любое время, Оттого-то гроб и люлька Сходны меж собою формой. Человек, чтоб взять и бросить, Равно руки простирает — Он протягивает руки Вверх ладонью для принятья, Для бросанья ж вещи наземь Обращает вниз ладони: Вот вся разница в движеньях. Колыбель открыта кверху Для принятья в мир младенца, Гроб же закрывают крышкой, Опуская вниз в могилу. Так чего же будет жаждать Тот, кто в этом разобрался? Жизни будет добиваться Или домогаться смерти? Я молю о смерти небо, Чтобы умереть за веру. Если же в моем желанье Ты отчаянье усмотришь — Ты жестоко ошибешься. От всего живого сердца, Полный самой страстной веры, Душу я свою и тело Богу в жертву предлагаю. И коль скоро милосердью И добру ты недоступен,
