Заказы на свадебную съемку искал Бронштейн, взяв на себя непростые труды общения с заказчиками и получения от них денег. Иногда Бронштейн приезжал в Украинскую Деревню на монтаж, в большом, но «убитом», как он сам говорил, «Понтиаке Бонневиле» двадцатилетней давности, с дипломатом из коричневой кожи под крокодила и в солидном твидовом пиджаке (даже в очень тёплую погоду).
В боковом кармане пиджака находился измятый блокнот без обложки с жёлтыми отрывными страничками, на которых мелким-мелким бронштейновским почерком были записаны имена жениха и невесты, пап и мам, а также памятные даты и всякие другие вещи, важные для обязательного упоминания в титрах свадебного видео-шедевра.
А в крокодильем дипломате у Бронштейна всегда лежали бутерброд с сыром и яблоко — больше ничего. В начале 90-х годов во Львове Бронштейн побыл директором рекламной фирмы и от нервного напряжения, будучи человеком чувствительным, сильно испортил себе желудок, увёртываясь то от налоговой службы, то от бандитов. Поэтому теперь ни в закусочных, ни в ресторанах Бронштейн есть не мог. Во время монтажа Бронштейн вежливо просил чаю без кофеина и, тщательно пережёвывая, поедал сначала бутерброд, а потом яблоко, разрезая его на кусочки.
Ещё Бронштейн часто глотал «но-шпу», каждый раз перед приёмом сокрушительно заглядывал в коробочку и пыхтел оттого, что количество таблеток быстро уменьшается. «Но-шпу» ему периодически привозили знакомые с Украины, так как в местных аптеках её нет, а похожий американский препарат Бронштейн принимать ни за что не хотел, жалуясь, что после приёма такого средства кружится голова и за руль не сядешь.
Конечно, в то время, когда партнёры по свадебному кинобизнесу сосредоточенно корпели перед мониторами в трюме гостиной, их никто не видел, но зрелище это было забавное: «продюсер и режиссёр» Бронштейн — в твидовом пиджаке, жующий неизменное яблоко и поглощающий «но-шпу», и «оператор и монтажёр», он же хозяин квартиры — с банкой пива, в растянутой футболке с полустёртой надписью на животе: «Это не пивной бочонок, это бак с горючим для секс-машины»…
К вечеру в пиццерию иногда приползает пожилая, совершенно опустившаяся особа, живущая где-то поблизости. Она пьяненько канючит, долго и настойчиво предлагая себя… за пиццу. Индиец сидит, уставившись в компьютер, или разговаривает по телефону, принимая заказы, и никак не реагирует на её малопонятный клёкот, но обычно не выдерживает повар Джоэл. Ему всё слышно из кухни, и он выносит старой проститутке десятку, чтобы та могла купить себе что-нибудь поесть и убралась прочь.
Маленький повар, мексиканец Джоэл — большой умелец на все руки. Пользуясь тем, что Джоэл — нелегал, скаредный владелец пиццерии платит прекрасному повару меньше половины нормального жалования. Но Джоэл не только повар. Он ремонтирует машины, нанимается на стройки, на уборку улиц и стрижку травы, трудится в любом месте, где берут нелегальных иммигрантов. Впрочем, он не собирается навсегда оставаться в Штатах, но уже несколько лет зарабатывает здесь деньги. Джоэл почти не говорит по-английски, но с пицца-гёрл у него симпатия и доверительные отношения с помощью знаков и отдельных слов. Он показывает ей фотографии миниатюрной жены и детей, которые ждут его дома, в Мексике: все они — смуглые, с увесистыми пузиками и лоснящимися лицами, а сам Джоэл — зачем-то в высоких охотничьих сапогах и до смешного широкополой шляпе. Когда заказов на доставку нет, ей скучно сидеть без дела, и она помогает повару — раскатывает тесто, нарезает овощи, хотя индиец, конечно, ничего ей за это не платит. Однажды, явившись на работу в сильном подпитии, Джоэл с заговорщическим видом зовёт её на стоянку, где припаркован древний джип. Под половиком между передними и задними сидениями машины, в углублении пола, закрытом самодельным лючком, лежит множество увесистых пачек — заработок Джоэла бог знает за сколько времени. Положить деньги в банк он не может, потому что у него нет нормальных американских документов, да и немалые налоги придётся платить, если объявить эту сумму официальным доходом. А в двухкомнатной квартире, которую Джоэл снимает вместе с пятёркой таких же, как он, нелегалов из Мексики, оставлять деньги нельзя ни в коем случае — им он не доверяет ещё больше, чем банку. Так что единственным местом для хранения сбережений, как ни странно, является машина, которую он ставит на стоянку перед пиццерией. Благо, машины здесь воруют крайне редко, да и кто покусится на его облезлую развалюху. Понимая, что пьяному мексиканцу захотелось похвастать своим заработком и на трезвую голову он ещё будет раскаиваться, что открыл перед пицца-гёрл свой главный секрет, она никогда не напоминает ему об этом.
Когда позвонил профессор, он монтировал свадьбу дочки русского владельца молочного завода. Заплатить обещали хорошо, и закончить работу надо было поскорее. Бронштейн мучился очередным «обострением» и не появлялся.
На мониторе толстушка-новобрачная, отвернувшись от толпы гостей и уродливо открыв от натуги рот, швыряла за спину здоровенный букет цветов. Нужно было вставить какую-нибудь перебивку — чей-то короткий крупный план, допустим, молодого супруга-американца, чтобы спрятать её перекошенную от усердия физиономию. Не отрываясь от кнопок, он невнимательно слушал профессора и сразу же безнадёжно заскучал от медицинских терминов и витиеватых предложений. Так и не разобравшись, чего от него хотят, он буркнул: «Приезжайте» — и продиктовал профессору свой адрес.
Неплохо было бы домонтировать эпизод до прихода профессора, но захотелось есть, и, не имея времени пойти в ближайший ресторанчик, он решил заказать пиццу по телефону. Пухлая жёлтая телефонная книга открылась на цветной рекламе «Папы Савериос».
Домофон отчего-то не работал. По звонку он открыл дверь и удивился, что разносчиком пиццы, вместо привычного в таких случаях шустрого мальчишки-старшеклассника, оказалась невысокая миловидная девушка. Он на мгновение замялся, а когда протянул деньги, то неловко уронил пару четвертных монет и чертыхнулся по-русски.
Она улыбнулась:
— Деньги через порог нельзя, — сказала она, продолжая держать коробку с пиццей в руках.
Он присел на корточки, чтобы подобрать монетки, но, сообразив, что она сказала это тоже по-русски, тут же поднял голову:
— Наша?
— Наша, наша… Через порог нельзя — это к несчастью.
— Тогда входите.
Она переступила порог:
— Мне нужно ехать. Места у вас на улице не найти — я притулила машину возле пожарного крана. Не хватало, чтобы полиция вкатила штраф — всё, что за неделю заработала, погорит.
Она прошла в гостиную и, осмотревшись, не нашла ничего лучшего, как поставить коробку на угол стола, заставленного компьютерами и монтажной аппаратурой. Он наконец-то отдал ей монеты.
— Спасибо… А это что?
Она показала на монитор, где повис в воздухе над головой новобрачной брошенный букет, и сама новобрачная замерла, подняв размазанные в быстром движении руки.
— Свадьба.
— Ваша свадьба? Или вы снимаете свадьбы? — она жадно разглядывала технику на столе. — Какая у вас классная камера! Штуки на три потянет, наверное?
— Эта — побольше… А вы давно… возите?
— Уже три года почти.
— И почему такая работа? Можно ж найти получше?
— Наверно, можно, но мне такая нравится, — она заторопилась и перешла на английский: — Доброго вам вечера, спасибо, до свидания!
— Вам спасибо! — крикнул он вслед, подскочив к двери.
— А у вас… прикольная… футболка… — услышал он из-за поворота лестницы. На нём была та самая любимая домашняя футболка с фривольной надписью на животе.
Из окна он успел увидеть маленький зелёный «шевроле», уплывающий в лёгкие сумерки Украинской Деревни.
