— Не появится, я знаю, что не появится, — мотал он головой, — и запасной такой нет и быть не может. Это было как штучный, неповторимый кадр, редкая операторская удача… Мелькнуло — и всё, уже не повторится никогда, лови не лови. Просто ей нравится всё время играть новые роли, старые ей продолжать неинтересно. Но как же я, кретин, не спросил её адрес? Фамилию… Или хотя бы запомнил номер шевролёнка… Меня теперь на улице от вида каждой маленькой зелёной машины будто током лупит. Я лихорадочно пытаюсь разглядеть, кто за рулём и…
Тут раздался зуммер дверного звонка.
— Ха, смотри, у тебя домофон починили! — Бронштейн встал и, подойдя к двери, нажал кнопку. — Хеллоу?
Домофон помолчал, а потом ехидно выдал по-русски:
— Пиццу заказывали?
Хозяин квартиры вскочил, заорал: «Заказывали, заказывали!» — и, распахнув дверь, бросился мимо Бронштейна вниз по лестнице.
Бронштейн какое-то время вяло разглядывал опустевшую гостиную, открытую настежь дверь, чёрные прямоугольники мониторов, деревянные корабельные балки на потолке. Бронштейну подумалось, что всё это здорово напоминает декорацию, сцену из пьесы, скорее всего, какого-нибудь современного зарубежного автора про их зарубежную жизнь. И ещё ему подумалось, что жизнь эта уже не зарубежная, а теперь своя, его жизнь, и надо доиграть доверенную ему мизансцену. А так как другие персонажи на сцену не возвращались, Бронштейн вздохнул, решительно поднялся с кресла, поклонился, как зрителям, большому тёмному окну, выходящему в Украинскую Деревню, взял дипломат и стал спускаться к выходу.
Они стояли лицом к лицу на самом нижнем из поворотов лестницы. Она действительно держала в руках коробку пиццы, но не заказной, а замороженной, купленной где-то в супермаркете. Бронштейн хотел тихо пройти мимо, но вдруг услышал:
— Между прочим, она утверждает, что специально приехала сообщить тебе важную новость: сегодня в русской аптеке на Диване она видела «но-шпу» — завезли из России под видом пищевой добавки. Так что ты теперь живёшь!
— Да? — Бронштейн остановился и шутливо приосанился. Твидового пиджака на нём не было, но выглаженная белая рубашка с твёрдым воротником всё ещё напоминала ответственное прошлое. — Спасибо, друзья! Теперь я начну жить новой жизнью… Вот только выйду сначала на улицу, запишу, на всякий случай, номер маленького зелёного «шевроле».
Across the room
Ему бы только решиться пересечь этот длинный, оформленный под ирландскую старину бар, и тогда он непременно к ней подойдёт. Смотри-ка, она тоже заказала себе высокий бокал «Гиннесса», значит, это ничего, что от него пахнет пивом — он уже успел пропустить пять… нет шесть бутылок. Как жаль, что она не села за соседний столик у окна. Отсюда вид получше: сумеречно-сиреневая улица в ветреном городе, туда-сюда скачут по дороге быстрые блики машин, мерцает сладким розовым светом магазинчик свадебных нарядов. И уж к соседнему-то столику он нашел бы повод подойти незаметно. Но она сидит в самом конце бара, почти рядом с музыкантами. Надо топать через совершенно открытое пространство, между пустых столов — народу немного, и все они, от нечего делать, конечно, будут на него пялиться. Что он мог бы ей сказать? Пригласить на танец? Он никогда не видел, чтобы в этом баре танцевали. Хотя это было бы занятно. Разрешите вас пригласить. Растерянность, сомнение: что этот тип от меня хочет? Или розовые отсветы в серых глазах: да, конечно, какое занятное приключение! Встаёт, протягивает ему руку. И посетители за столиками, и кургузый бармен, и грудастая девчонка в коротких джинсовых шортиках, что разносит пиво, — все были бы удивлены. Впрочем, нет, наверное, не очень. Здесь никто не удивляется ничему, по крайней мере, не показывает этого. Ну, ещё одна странная парочка, ну, захотелось потанцевать, отчего бы и нет. Музыканты как раз заиграли нечто подходящее.
Когда Гошка объявляет «белый танец», я уже с самыми первыми нотами чувствую тревогу. Я знаю, что сейчас она, как обычно, отрывается от прохладной гладкой колонны, где ещё секунду назад стояла и болтала с девчонками из своей группы, и начинает пробираться в противоположный конец зала, где за микшерным пультом сижу я.
На пульте у меня давно всё настроено: зелёные и красные точечки огоньков поднимаются и падают именно так, как нужно. Ребята играют несложную, медленную вещь, играют заученно точно и негромко, и ожидать сюрпризов не приходится, но я, не поднимая головы, продолжаю бесполезно держать растопыренные пальцы обеих рук на неподвижных регуляторах, изображая повышенное внимание к процессу регулировки звука.
Вот сейчас она пересекает совершенно открытое пространство, где на площадке пока всего только две-три обнявшиеся и покачивающиеся пары, и слегка подпрыгивающей походкой движется ко мне — чернокудрая красавица с серыми глазами, староста группы, отличница (это похоже на крылатую фразу из старой знаменитой кинокомедии, но всё именно так и есть).
«Михаил Аркадьевич, можно вас пригласить?»
«Нет, нет, конечно, нельзя», — твёрдо должен сказать я, но пульт уже оставлен под надзором парня из числа тех радиолюбителей, что постоянно крутятся возле музыкантов, и мы выходим с ней на площадку. От светлой кофточки пахнет наивными духами, а в дыхании — слабая кислинка («Сегодня на квартире мы борщ с девочками варили», — скажет она позже, во время танца, пытаясь завязать разговор). Её руки взлетели и приземлились мне на плечи, и грудь почти касается (вот уже не почти, а касается) меня. Почему меня? Невысокого, незаметно (пока) полнеющего и заметно (ещё как) лысеющего преподавателя, ведущего по вечерам музыкальный кружок? Почему не кого-то из её бойких соучеников? И это ведь не просто танец, а что-то абсолютно неправильное и заманчивое происходит сейчас между нами — и происходит уже не один месяц на каждом танцевальном вечере. Мои подопечные музыканты строят привычно серьёзные рожи, пытаясь не смотреть на нас, — они-то давно уже всё заметили, — а мы танцуем.
Эх, если бы не надо было идти через весь бар, он бы непременно к ней подошёл.
Интересно, почему она здесь одна в такое время? Возможно, живёт где-то недалеко. Например, снимает квартиру вон в том доме, где в витрине бутика для новобрачных одни невесты-манекены погружены в неприступные горные массивы снежных платьев, а другие так пикантно раздеты до причудливого белья, будто служат в магазине интимных товаров. Нет, она не снимает квартиру — здесь её собственная небольшая уютная квартирка на втором этаже, и это её окна безотрывно глядят ночами на полупогасшую неоновую вывеску бара. Кто-то обидел её. Она осталась дома одна. Долго ходила из угла в угол по комнате и, останавливаясь у окна, думала: а почему бы мне не спуститься и не посидеть в баре напротив? Может быть, я встречу хорошего человека? Да, ещё один «Будвайзер», пожалуйста… или лучше сразу два. Он и есть тот самый хороший человек, вот сейчас он встанет и подойдёт. Если бы только ничего не надо было пересекать.
— Мне нужно вам что-то сказать, — вдруг шепчет она мне вместе с последним затухающим аккордом «белого танца». — Очень важное… Я буду ждать возле комнаты, где вы репетируете с ребятами.
