— Товарищи! Только что получено сообщение о том, что предприятие Радиофония выполнило пятилетний план! Предлагаю послать коллективу предприятия пламенный привет и обсудить его достижения!
Затем он прочёл лекцию «От лейденской банки к телевизору», с показом диапозитивов. Потом был обед и обозрение событий международной жизни с упором на развитие техники слабых токов. Во время вечернего чая по радио передавались монологи на греческом языке — наверное, очень красивые. После ужина состоялся доклад «Об основах применения искусственных удобрений» и читались отрывки из «Деревянной деревни»[7]. В половине третьего ночи репродукторы, установленные во всех коридорах, оглушительно возвестили, что в одиннадцатом туре голосования французский президент всё ещё не был избран.
На другой день с утра мы вновь хотели ехать на лыжах. Культурник появился в норвежском свитере, шведской шапочке и с чемпионскими лыжами красного дерева. Воткнув лыжи в снег, он подробно объяснил нам технику переменного шага по Олафу Андерсону. Потом был обед и культурник декламировал отрывки из «Вацлава Живсы»[8]. По непонятным причинам люди громко втягивали в себя суп, звенели стаканами и бренчали вилками. Вечер протекал безмятежно. Культурник пел массовые песни и с чувством аккомпанировал себе на гитаре.
На другой день не поехали на лыжах потому, что была оттепель, и потому, что культурник созвал всех в читальню и произнёс речь.
— Как мне удалось выяснить, — обратился он к нам, — у многих из вас буржуазные представления об отдыхе. Между нынешним отдыхом и отдыхом вчерашнего дня есть существенная разница, товарищи! Богачи хотели только, чтобы им на курорте было удобно, мы же смотрим на это в корне иначе!
Потом он обосновал этот тезис теоретически и осветил важность более полной и интенсивной душевной жизни, непрестанного совершенствования квалификации каждого человека, его идейного роста, расширения его кругозора и убедительно доказал, что достичь чего-либо подобного дома нельзя, а возможно только здесь. Буржуазный идеал — отдых, чтобы отдохнуть, — был полностью разгромлен. Потом он роздал нам различные книги и предложил к следующему дню подготовить по ним рефераты. Мне досталось произведение «Как бороться с колорадским жуком», столь близкое кругу моих интересов. Эта книга прямо захватила меня, так же, как моего соседа-сталевара — труд «Вопросы мичуринского овощеводства». На этом дело, однако, не кончилось.
— Оказывается, — провозгласил культурник, прежде чем человек мог перевести дух, — некоторые товарищи недооценивают значение коллектива. Они разбиваются на парочки и подозрительным образом изолируются, что ведёт, с одной стороны, к распаду нашего отдыхающего коллектива, а с другой — к заметному падению нравственности. Мы этого не потерпим. Мы не будем возрождать нравы крупной буржуазии, ездившей сюда в поисках морального разложения.
Во время обеда не произошло ничего особенного. Культурник читал по радио сообщение о результатах суданских выборов и статью «Оправдала ли себя система дубль-вэ с тремя защитниками против сборной Италии в августе позапрошлого года?», но кто-то перерезал шнур громкоговорителя.
После обеда культурник зашёл ко мне.
— Ты напишешь стихотворение о жизни отдыхающих, — сообщил он мне по секрету.
Я обратил его внимание на то, что последнее стихотворение было написано мною тринадцать лет тому назад. Но культурник и глазом не моргнул.
— Подойдёт, — сказал он, — немного подправь и заостри в сторону отдыха. Или, может быть, наши трудящиеся тебя не интересуют? — загремел он вдруг. — Может быть, ты думаешь больше о личных удобствах, чем об интересах масс?
Мы спорили около часа. И я продал себя за три свободных дня. Не спрашивайте, что я написал; знаю только, что некоторые товарищи перестали со мной здороваться и что если я когда-нибудь и замышлял разложить коллектив и создать подозрительно изолирующуюся парочку, то теперь мне пришлось от этого отказаться.
Когда я три дня спустя, относительно свежий и набравшийся сил, вернулся в среду отдыхающих, то выяснил, что их стало заметно меньше. Тем же, которые оставались, неутомимый культурник продолжал читать лекции о дарвинизме, импрессионизме, идеализме и об уходе за человеком, ужаленным коброй. Для вечернего самодеятельного концерта я должен был выучить два стихотворения Яна Костры[9], приготовить рассказ из жизни ацтеков и аккомпанировать на рояле культурнику, исполнявшему вариации на темы тирольских танцев. И так текли дни — радостно, плодотворно и с несомненной пользой.
Я немного похудел, но это пустяки — в канцелярии нагуляю снова. От чтения меня тошнило, я плохо спал и тосковал по спорту, свежему воздуху и возможности помечтать. Впрочем, и это не так уж важно — ведь послезавтра я буду дома.
С культурником я расставался у автобуса.
— Выше голову, — сказал он мне ободряюще, — ты должен гордиться тем, что сумел использовать отпуск по-новому, в духе времени, что ты отверг пережитки прошлого и свободно шагнул вперёд.
В автобусе я был один. Остальные отдыхающие давно сбежали — только мне пришлось терпеть, потому что дома у меня был ремонт, а зимой всё сохнет медленно…
Я ехал по сказочной стране, по мерцающим долинам, по морю озона, я с завистью смотрел на лыжников, которые бороздили чистые снежные склоны, ничего не зная об основах применения искусственных удобрений и о результатах суданских выборов. Я с радостью думал о своём братиславском кабинете; через какой-нибудь год я, вероятно, снова смогу интересоваться вопросами культуры.
Перевод В. Савицкого.
Поучительная история о карьере моего знакомого
У меня есть знакомый, о котором можно с полным основанием сказать, что он владеет искусством ориентироваться в обстановке. Я всегда преклонялся перед ним и, пожалуй, немного ему завидовал. Однажды, встретившись с ним в трамвае, я набрался мужества и спросил, каким образом он повсюду достигает успеха.
Тогда мой знакомый развил теорию поведения на собраниях.
— Мы живём в великое время, — серьёзно сказал он, — во время, подобное античному. Как в древнем Риме важнейшие вопросы решались на форуме, так теперь все вопросы жизни и смерти решаются на собраниях. Не в канцеляриях, цехах и мастерских, а на собраниях переживаем мы наиболее драматические и ответственные минуты нашей молодости.
Мой знакомый сделал ораторскую паузу и, увидев, что я всё ещё не понимаю, продолжал:
— По твоему выступлению на собрании оценивают тебя — таково золотое правило нашей жизни. Можно работать, можно быть порядочным человеком, но, главное, надо уметь вести себя на собрании. Посмотри, к примеру, на меня. Я знаю назубок технику, тактику и стратегию собраний. Я выступаю с деловыми и информационными замечаниями, кратко напоминаю и констатирую, соглашаюсь, выдвигаю и клеймлю, остаюсь при особом мнении, решительно отвергаю, со всей серьёзностью предлагаю обдумать, охотно допускаю, разрешаю себе дополнить подчёркиваю с полным сознанием ответственности В делах нужно проявлять широкий размах. В результате без меня совершенно не могут обойтись, меня уже назначили референтом..
Я выразил своему знакомому моё глубокое восхищение, принял его наставления к сведению и стал ими руководствоваться. Через некоторое время мой начальник вызвал меня и спросил:
— Что с вами? На собраниях вы шумите, во всё суёте нос, а за работой засыпаете. Чем это объяснить?
Я разозлился на своего знакомого. А при встрече пожаловался ему и обрушился на него с горькими упрёками.
— Ну да, — сочувственно улыбнулся он, — ты просто не учёл ситуации. Вот посмотри на меня: на
